Мост - [27]

Кажется, я ухмыльнулся и, выдернув из ладони осколок, бросил его в лужицу крови у себя под ногами. Падение капель участилось, но момент был упущен. Я обмотал руку полотенцем и, обувшись, вышел в подъезд. Меня слегка покачивало, должно быть, от кровопотери, но пружина, которую я сжал в себе до предела, не могла больше ждать. Я не знал, что буду делать, когда подойду к той скамейке, но это уже не имело значения.

Дорога оказалась трудной. Я шел, и не снег, а болотная топь медленно, неохотно шла мне на встречу.

Но площадь была пуста, а лукавое двоеточие подмигивало как никогда насмешливо. Без четверти семь показывали часы, висящие над входом в магазин. Сырой ветер дул мне прямо в лицо. Красное пятно медленно увеличивалось на белом полотенце. Продираясь через снежную топь, я добрался до скамейки и увидел цепочку шагов, уходящую к серым домам. Шатаясь от слабости и холода, я пошел по этим следам, не замечая, что снежное полотно за мной прочертила красная пунктирная линия. Остановился я лишь тогда, когда увидел под ногами асфальт. Одинокое такси пролетело мимо меня — чьи-то удивленные глаза промелькнули в нем и исчезли. Здесь следы обрывались. И ни малейшего их признака не нашел я на другой стороне.

Меня знобило, мысли обрывались, не успевая принять конкретные очертания. И вязкая смертоносная слабость медленно и нежно охватывала тело, вызывая желание лечь в снег и смотреть в лиловое небо.

Машины ездили по дороге все чаще, и какие-то тени расчищали засыпанные снегом тропинки.

Кажется, кто-то что-то мне кричал, но я не обращал внимания на просыпающийся город. Я бродил по обочине, тщетно пытаясь отыскать следы на той другой стороне. Но следов не было, словно женщина утонула в асфальте.

А потом случилось самое жуткое. В какой-то момент я вдруг понял, что обратного пути нет. Я не могу еще раз перейти узкую черную ленту, потому что асфальт меня засосет и я утону в нем точно так же, как утонула она.

Я стоял и смотрел на кажущийся таким близким противоположный берег, ощущая, как силы уходят по мере того, как растет кровавое пятно на снегу.

Последним воспоминаем, оставшимся от того четверга, стало светлое рассветное небо, глядеть на которое было отчего-то очень удобно.

Из больницы меня выписали через несколько дней. Я лежал в ожоговом отделении. Добрые люди не дали батарейке разрядиться, однако они слегка опоздали, и после выписки на моей левой руке осталось только три пальца. Мизинец и безымянный я оставил врачам на память.

В остальном же все хорошо. Я вернулся домой. Было много интересных встреч. Особенно запомнилась старушенция, которая плакала и причитала, глядя на мою птичью лапу. К счастью, она не заходила в квартиру в течение тех дней и не видела лужу крови на кухонном полу. Друзья, безуспешно пытавшиеся дозвониться до разрядившегося телефона, также навещали меня, и сомневаюсь, что у них остались приятные воспоминания от тех посещений. Я был очень хмур, на все вопросы отвечал сквозь зубы, а на главный вопрос о потерянных пальцах и вовсе не стал давать объяснения, заявив, что это никого не касается. И что самое обидное, я наотрез отказывался пить.

Друзья уходили, не зная, какое облегчение испытывал я, закрывая за ними дверь. Они повторяли попытки, приблизительно до конца марта, после чего мой телефон замолчал.

С работы меня как ни странно не уволили, впрочем, я не испытал ничего, узнав об этом.

Жизнь потекла неспешным мутным потоком. Ничего в сущности не поменялось.

Я остался наедине с самим собой. Ни друзей, ни родственников, лишь полусумасшедшая старушенция да сослуживцы, о существовании которых я забывал, как только заканчивался рабочий день.

Странно, конечно, но я не ощутил никаких изменений в своем существовании. Встреч с друзьями больше не было, и я не жалел об этой потере. Все равно почти все встречи проходили под звон стаканов, и потом мало что вспоминалось. А стоит ли жалеть о том, чего не помнишь?

Единственным днем, когда я мог себе позволить выпить, стал четверг. Что-то не давало мне покоя в этот день. Что-то заставляло сидеть у окна на старом табурете и напряженно смотреть на освободившуюся от снега площадь в ожидании шести часов утра.

Она больше не появлялась на той скамейке, рядом с ожившим ближе к лету фонтаном, и я, вспоминая то февральское утро, когда мне хотелось крикнуть ей в лицо, что она ошиблась, приняв меня за него, начинал сомневаться. Мне начинало казаться, что я упустил какой-то многообещающий шанс, возможно, единственный шанс поменять маршрут и вырваться с дорожного кольца.

Потом пришла новая зима — нынешняя зима. Как-то так получилось, что под Новый год я вновь очутился в давно забытой компании друзей. Давно забытое залихватское веселье захлестнуло и накрыло меня с головой. И когда я всплыл на поверхность, было уже третье января. Я лежал все на той же нерасправленной кровати, а моя одежда, как и год назад, была несвежей и измятой. И, как и год назад, в памяти была пустота.

А вечером явилась окончательно спятившая старуха и попросила меня подыскать себе жилье где-нибудь в другом месте, где я смогу без ущерба для ее авторитета водить к себе пьяную компанию, затевающую драки с соседями и бьющую подъездные стекла.