Мост - [49]
Так подошли они к восточному берегу.
Шольтен снял руку с плеча Мутца, остановился, но Мутц не отпускал его.
— Идем, — проговорил он, — идем ко мне домой.
— Домой? — переспросил Эрнст, неподвижно глядя перед собой. — Ах да, домой…
И тут оба услышали шум мотора. Грузовик!
— Это машина идет из города, — удивленно заметил Шольтен. — Не послал ли генерал людей нам на смену?
Оба застыли в ожидании. Грузовик остановился как раз возле мальчиков. С машины спрыгнули пять-шесть солдат, из кабины вылез лейтенант Хампель и шумно приветствовал забрызганных грязью, осунувшихся подростков, которые настороженно уставились на него.
— Давай! Давай! Тащите гостинец сюда! — крикнул он своим людям. — Да поживее, у меня вовсе нет охоты получить пулю в лоб за два часа до конца войны!
Затем повернулся к мальчикам:
— Ну, как дела, вояки? Дрались вы роскошно. Генерал приказал выразить вам благодарность! Отчаянные ребята! Два танка, это ведь не пустяк! Да… Ну, а теперь вы можете идти по домам!
У лейтенанта в запасе было много подбадривающих словечек, но что-то в лицах ребят, в их нелепо сгорбленных фигурах мешало ему продолжать в том же духе. «И все-таки они здорово держались, — подумал он, — этого тоже нельзя забывать. Молоды еще, нет настоящей солдатской закалки. Их многому нужно учить… Н-да, но только не я, — добавил он мысленно, — только не я. Надо бы им еще что-нибудь сказать, — мелькнуло у него. — Но что? — И вдруг его осенило. — Ну конечно!»
— Похвала генерала чего-нибудь стоит, ребята. Он не больно-то часто хвалит! Скажите об этом остальным! Ясно?
И тут Шольтен, тот самый Шольтен, который минуту назад совершенно разбитый висел на руке друга, словно очнулся.
— А не скажете ли вы это нашим товарищам сами? — спросил он с вызовом.
«Чего это он взъелся? — подумал лейтенант. — Подозрительно». В чем дело, он не понимал, но чувствовал: парень раздражен, бунтует. Вот-вот сорвется с привязи. Он хорошо знал таких юнцов, только что с учебного плаца. С ними нужно держать ухо востро. Их строптивость надо подавлять без промедления.
Но тут лейтенант вспомнил: скоро конец. Возможно, и ему и этому парню доведется попасть в один и тот же лагерь для военнопленных. И он постарался сохранить добродушие.
— Генерал благодарит каждого из вас! Вы держались молодцами! Каждый из вас герой! Ясно?
— Они будут очень рады, — сказал Шольтен. — Прямо-таки безумно рады!
Потом добавил, сделав такой размашистый жест, что ошеломленному лейтенанту пришлось на шаг отступить:
— Господин лейтенант, там, внизу, они ждут награды генерала!
Тёмные глаза на худом юношеском лице лихорадочно блестели. Взгляд их был полон ненависти.
«Он свихнулся! — мелькнуло у Мутца. — Совсем свихнулся!»
— Нам хотелось бы домой, господин лейтенант, — обратился он к Хампелю. — Мы очень устали.
— Можете сматывать удочки, — милостиво разрешил тот.
Мутц отдал честь, схватил Шольтена за руку и потащил за собой.
Эрнст покорно сделал несколько шагов.
— Чем занимаются эти свиньи на нашем мосту, Альберт? Не видишь, с чем они там возятся? — внезапно спросил он, остановившись.
— Выгрузили ящики, открыли люки в устоях моста и суют туда свой груз.
Молча прошли они еще минуты две, еле передвигая ноги.
— Ящики, говоришь? — переспросил Шольтен и снова остановился. Затем добавил, дернув Мутца за рукав насквозь промокшей от дождя маскировочной куртки: — Ящики? Понимаешь, чем это пахнет?
Мутц уставился в горящие глаза друга. «Свихнулся», — снова подумал он.
— Они собираются взорвать мост, — сказал Эрнст и тут же почувствовал, как острая боль пронзила его. — Они хотят уничтожить мост — просто так, чтобы никому не достался, ни нашим, ни вашим! Зачем же мы тогда его обороняли? Во имя чего, спрашивается, погибли те пятеро, что лежат внизу?
Взглянув Шольтену в глаза, Мутц, наконец, понял, что взволновало его друга.
— Ну, нет! — процедил сквозь стиснутые зубы Шольтен. И с мрачной решимостью добавил: — Наш мост им не взорвать! Клянусь, им это не удастся!
«Он сказал «наш мост», — подумал Мутц, — «Наш мост»! — И еще — Да разве он не прав? Разве это, в сущности, не наш мост?»
Но Мутц не испытывал при этом никакого волнения и озадаченно стоял перед товарищем. Шольтен дрожал от возбуждения, глаза его горели бешенством.
Он резко повернулся и пошел обратно. Мутц попоплелся за ним. Он видел, как Шольтен снял с плеча автомат, вынул магазин, остановился на мгновение, осмотрел его и снова вставил на место.
Шольтен слышал, что Мутц идет за ним. Он подумал, что тот хочет удержать его и сделает это, если догонит, а потому бросился бежать. В шести метрах от лейтенанта Шольтен остановился.
— Не трогать мост! — сказал Эрнст тихо, и Хампель снова подумал: «Опасный парень!» Но молча повернулся и пошел к своим людям у люков.
Снаружи оставалось еще четыре ящика. Один из солдат прыгнул в люк и стал их принимать. Двое других на противоположной стороне моста сгружали с машины оставшиеся ящики.
Шольтен не отставал от лейтенанта. Тем временем Мутц подбежал к другу и схватил его за рукав. Но Шольтен только обернулся и поглядел на него. Всего лишь какую-то секунду. Мутц сразу же отпустил его руку.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.