Мост через канал Грибоедова - [32]

– Это будет справедливо, – сказал Носиков.

Георгий поднял стакан, у Носикова тоже было налито.

«Второй раз пьешь, и уже не так погано», – подумал Носиков, не зная, про себя он думает или вслух.

Сделав глоток, Георгий поставил стакан на стол и достал из сумки третью бороду.

– Персонально для вас, – сказал он Носикову.

– Мне это надеть? – спросил Носиков.

– Можно прямо сейчас, – сказал Георгий, и первый нацепил свою черную. Теперь его можно было называть Ипполитом.

Пришел Жуков. Звонок в дверь был каким-то слишком громким, и Носиков с опаской подумал, что там стоит толпа зулусских вождей, но пришел один-единственный Жуков. Ему выдали третью бороду – так удачно получилось, что было три бороды – и усадили за стол. Носиков смешал для него ингредиенты в стакане: такое мы пьем, вот одна бутылка, вот другая, со вторым глотком пойдет легче, – и где, интересно, такое пьют, – спросил любознательный Жуков, – чем закусывают, и зачем борода, и что в тубусе: черный тубус стоял прислоненный у двери, или стоял у стола в другом варианте событий, или мог лежать на столе, если кому-то хотелось, среди бутылок и стаканов.

В тубусе была большая репродукция картины Репина «Бурлаки на Волге».

P.S. Не репродукция, а, точнее сказать, нечто, написанное по мотивам, как выяснилось, когда ее достали и прикрепили на стену.

77

– Мне повезло, – говорил Георгий по фамилии Сегё (хотя теперь, когда он нацепил свою черную бороду, его правильней было бы называть Ипполитом).

– Мне повезло, – говорил Ипполит, обращаясь к Носикову, – среди ваших нитголлохов я оказался единственным, у кого нашелся однофамилец, причем не простой, а реально отличающийся на одну букву. В этом был шанс к действию. И я, как вы знаете, изменил свою изначальную фамилию, заменив «Е» на «Ё», и тем самым обозначил свой выход из группы. Изменить имя или фамилию – это многого стоит, даже если при этом ничего не меняется в паспорте.

– Так у вас, значит, и паспорт есть? – удивился Жуков.

– А что же я, по-вашему, нежить какая-то? – изобразил удивление Ипполит.

– Но эти, непроизносимые, – трудно представить, чтобы у них были нормальные документы.

– То есть, вы считаете, что они-то как раз нежить. Может быть. Одна из причин, по которым я хотел с ними разотождествиться. Собственно, – он обратился к Носикову, – именно относительно них вы можете считать, что они существуют только под вашим взглядом и не существуют, когда вы поворачиваетесь к ним спиной. Но, говоря по полной строгости, то же самое можно сказать и про все остальное, – широким жестом руки он обвел людей и предметы в комнате, – но это не так очевидно.

– Они однажды напали на меня, хотели побить ногами, – сказал Носиков.

– Чуточку подробнее, – сказал Жуков, и уточнил: – Не про побить ногами, а про существование-несуществование. Я ведь кое-кого из этой компании как-то видел. И не помню, чтобы тот исчезал, когда его хозяин поворачивался к нему спиной.

– Не хозяин, – возразил Ипполит, – правильней сказать «фронтмен», а после всех этих поворотов колес в зимнюю и летнюю сторону, которые имели место, лучше сказать «шнабмиб». Поскольку букву «Эр» в нашем мире большинство людей не произносит.

– Не видел, чтобы они исчезали, – повторил Жуков.

– Вы же не поворачивались к ним спиной, а ваш взгляд тоже считается, – улыбнулся Ипполит. – К тому же если бы рядом с вами не было их шнабмиба, – он кивнул в сторону Носикова, – они вам могли просто не встретиться.

– Хилые люди в больших плащах не по размеру, – вспоминал Жуков, – на мосту это было. Я даже, кажется, бросил кого-то из них через бедро.

– Это был я, кто бросил через бедро, – сказал Носиков, – ия был один.

– Действительно, – удивился Жуков, – ты, значит, так хорошо рассказал мне про этот случай, что мне показалось – я сам это сделал.

– Могло быть и так в каком-нибудь другом варианте реальности, – заметил Ипполит.

– А зачем они хотели меня побить ногами? – спросил Носиков.

– Думаю, не побить, а убить, – сказал Ипполит. – Каждый нитголлох мечтает убить своего шнабмиба, как сказал мой учитель.

– И пешка мечтает побить туза, и шестерка – пройти в ферзи, – сказал Жуков, поправляя сбившуюся набок бороду.

– Действительно убить? – пробормотал Носиков.

– Но тогда ведь прекратится их заспинное существование, – сказал Жуков.

– Нисколько, – возразил Ипполит. – Оно, может быть, и прекратилось бы на первых еще шагах, когда они – нитголлохи и бумхаззаты – числились по ведомству снов и галлюцинаций, но, совершив убийство (крутой поступок), они прочно отметились бы в мире, утвердили в нем свое место – может быть, даже на несколько будущих жизней вперед по законам кармы. После такого поступка их не так просто заставить исчезнуть.

– А нельзя обойтись каким-нибудь поступком попроще?

– А что они еще могут – родить ребенка? Это им не под силу. Иногда убийство оказывается первым возможным поступком, иногда – единственным возможным. Иногда – невозможно даже оно, и неудавшиеся бумхаззаты прячутся среди коридоров длинного дома снов, показывая из темноты зубы.

– А сам-то ты сейчас заспинник или нет? – поинтересовался Жуков. Он прикоснулся краем своего стакана к стакану Ипполита, и сделал глоток. – Наверное, мы можем перейти на «ты», если пьем вместе такую гадость.