Москвины: «Лед для двоих» - [30]

Анализы у Ани действительно очень долго были плохими, настолько, что на каком-то этапе речь действительно шла о жизни и смерти, но в результате дочка выкарабкалась. Потом у нее очень долго держалось предубеждение ко всем продуктам — видимо, накрепко запомнилось, что после еды часто становилось больно. Прежде чем что-то съесть Аня всегда спрашивала: «Мне это можно?»

С женщиной, которая была у Ани лечащим врачом, я много лет поддерживала отношения, а лет через 20 мы с Игорем даже пригласили ее в ресторан, подгадав к тому сроку, когда Аня вернулась в Питер после учебы. Врач, помню, очень сильно тогда удивилась. Как потом сказала, сидела за столом и весь вечер, пыталась понять, что нам от нее нужно. Ждала, когда мы, наконец, о чем-то ее попросим.

Когда у нас в Питере стали проводиться всяческие юбилейные мероприятия в мою честь, я каждый раз отправляла все цветы в ту больницу, где лечили Аню. Причем специально покупала ведра — знала, что в больнице для цветов могут найтись в лучшем случае банки из под сока.

Вот так мы и жили. С одной стороны была семья и дети, с другой — спортсмены.

— Дети на вас не обижались?

— Наверняка обижались. Помню, когдя я пыталась что-то советовать старшей дочери или делать ей какие-либо замечания, то неизменно слышала в ответ: «Иди учить своих фигуристов». Думаю, точно так же рассуждала и Аня. Но мы с мужем сразу решили: главная наша родительская обязанность — сделать девчонок самостоятельными и дать им образование. Ну и по-возможности удержать от неправильных шагов, разумеется.

По этой причине, кстати, мы в свое время на целый год отправили Аню учиться по школьному обмену в США. Увидели, что в России жизнь начинает меняться настолько стремительно и непредсказуемо, что даже более старшие люди теряют ориентиры, так сказать. Нельзя сказать, что Аня совсем отбилась от рук, но учебу она откровенно забросила, стала проводить много времени в непонятных для нас компаниях, то есть мы с Игорем почувствовали, что еще немного, и рычаги влияния на дочь будут окончательно утеряны. Вот и придумали послать ее по обмену в Америку.

Год учебы, включая стоимость билета, тогда стоил 500 долларов. Для России по тем временам это были очень большие деньги, просто колоссальные. Но мы их нашли.

После того, как Аня снова вернулась домой, все вроде бы нормализовалось. Но через какое-то время я опять почувствовала, что нужно брать ситуацию под контроль. И договорилась, что продолжать учебу Аня поедет в Англию — в королевский секретарский колледж.

С необходимой для поступления информацией мне помогла давняя приятельница — Салли-Энн Стэпплфорд. Прислала все бумаги, сообщила, в каком порядке нужно начинать действовать. Сразу задать вопрос о стоимости обучения я не сообразила, зато потом, когда дочка поступила и мне выставили счет, схватилась за голову. Но не могла же я сказать той же Салли, что передумала? Вот и стала выкручиваться из этой ситуации уже сама.

Жилье для дочери мы нашли через знакомого английского журналиста, Майкла Коулмэна. Он сдал Ане комнату в пригороде Лондона на последнем этаже дома, где жил сам. С ним же я консультировалась по поводу того, сколько денег принято давать детям в Лондоне на карманные расходы. Майкл назвал какую-то сумму, как выяснилось позже — совершенно мизерную для того, чтобы на нее жить. Мне потом Аня об этом сказала. А в Лондоне она просто нашла дополнительную работу — в книжном магазине. Я даже как-то приезжала к ней туда — посмотреть, как она работает.

Жизнь в Англии очень дисциплинировала дочь. Она даже стала делать нам с отцом замечания, когда мы забывали выключать за собой свет, выходя из той или иной комнаты. Хотя до отъезда всегда фыркала, если то же самое говорилось ей. Другими словами, дочь научилась считать деньги. Да и вообще стала очень дисциплинированным, внимательным и отзывчивым человеком — слишком со многими трудностями, в том числе и личными, ей пришлось тогда столкнуться. А вернувшись сказала нам с отцом, что хочет продолжать учиться для того, чтобы сделать хорошую карьеру.

* * *

— Мы в детстве постоянно ссорились с Аней, — вспоминала старшая дочь Москвиных — Ольга. — Я пыталась, как старшая, на нее давить. Наверное таким образом проявлялась детская вредность. Сейчас Аня — очень организованный человек и мы с ней очень близки, а тогда меня ужасно раздражало, например, что она разбрасывает свои вещи. Жили-то мы с ней в одной комнате. Вот я ее и третировала.

Помню, что когда родители были с нами, они уделяли нам достаточно времени. И это время было «качественным» в плане общения. Мы гуляли, занимались, то есть родительское внимание не ограничивалось тем, что происходит в школе и дневнике. И мама, и папа находили время поговорить с нами, что называется, по душам — в той мере, в которой вообще можно разговаривать по душам с маленикими детьми.

С папой вести такие разговоры было проще. Папа вообще очень мягкий, теплый и душевный человек. Очень заботливый, очень ласковый. Мама пыталась в первую очередь научить нас организовывать свое время.

Не помню, предпринимали родители попытки сделать из нас с Аней фигуристок, или нет, но какое-то время я ходила на каток. Мне очень нравилось падать. Разбежаться вдоль борта, плюхнуться на лед и как можно дальше проскользить. Вот это было настоящей радостью.