Москвичка - [11]

— Нет, что ж это за безобразие?! Каждый раз какая-нибудь путаница, бессмыслица…

Иван Иванович принял внушительный вид. При его фигуре легко.

— Вы, — спросил он, — плохо отдохнули, Людмила Ивановна? Такие нервы после отпуска! Возьмите свои слова о бессмыслице назад. Все-таки мне судить о смысле. Не так ли?

Веткина обиделась:

— Вы, Иван Иванович, и до отпуска изводили меня нелепыми поручениями. Я только никому еще не жаловалась, даже Ольге Николаевне. Но это превращается в издевательство. Я так не могу работать. Вы этого добиваетесь? Кого вы хотите на мое место? Скажите, я сама уступлю.

— Зря, зря. Все слова зря. Спокойнее. Идите спокойно работайте. Простите, у нас важный разговор. Идите же…

Веткина вышла. Ольга Николаевна отпила кофе.

— Какие такие нелепые распоряжения?

Иван Иванович отмахнулся рукой.

— А! Ведь вы и сами ею не очень довольны.

Ольга Николаевна бывала свидетелем частой несдержанности, нервозности Веткиной, и это не могло нравиться. Впрочем, с самой Ольгой Николаевной Веткина обходилась без столкновений, словно делала исключение. Да и методист Людмила Ивановна хороший, а при больных, как это ни парадоксально, успокаивается.

— А то, может, распростимся с ней? У меня есть кандидатура: женщина, о которой я вам пока ничего не говорил и еще подожду. Но человек дельный.

Ольга Николаевна смотрела на него, не отвечая. Пила маленькими глоточками, но уже не чувствовала вкуса.

«Напускаете вы, Иван Иванович, туману, — думала она в это время. — И туман, кажется, ядовит. Вот пью, а голова дуреет…»

Главный врач досадливо скривил рот и опять покраснел…

3

«Взбешусь, если не дам работу рукам».

Ольга Николаевна не стала мешать своим методистам. Есть и другое место, где можно найти разрядку.

Четверть часа — и она уже на улице Архипова.

Бывают отключения. Как хорошо спускаться по улице, которая и не улица вовсе, а переулок, памятный тебе с детства. Глина здесь славилась на всю старую Москву… Блинники… гончары… церковь на глинах… — от всего этого долго сохранялось название Большой Спасоглинищевский переулок; теперь нет и названия.

А вот Малый остался. Мостовая идет круто вниз мимо него. Вспомнилось, как здесь, в угловом доме жил когда-то мальчик Костя, такой молчаливый, кареглазый. Он был, кажется, на год ее моложе…

«Куда-то ты потом уехал, Костя? Моя мать приходила в гости к твоей матери, а мы с тобой бегали кататься с этой горы, значит, виделись мы зимой. Тогда и машины здесь почему-то не ходили. Проносились мы на санках мимо здания госпиталя, которое до войны было школой, встряхивало нас на обледенелом булыжнике, мелькали в глазах «завитые» колонны синагоги, дома становились ниже, они прижимались к земле, предупреждали нас: тормози, близко крутое колено Солянки! Тогда не было на улице мемориальной доски, не знали мы ни об Архипове, ни о его «Прачках», ни о «По реке Оке»… Вот и Ока вдруг вспомнилась — то, как одно лето провела с мамой в деревне Пущино… Спокойные все воспоминания, слава богу».

Ольга Николаевна дошла до конца Архипова и свернула на Забелина, где в больнице возле бывшего Ивановского монастыря она по просьбе Альберта Семеновича должна была заняться некоторыми больными.

Альберт Семенович Киселев, заведующий отделением, встретил ее с улыбкой, но сухо. Намеренно по-деловому.

«Играет. Что-то хочет подчеркнуть новое между нами, — подумала Ольга Николаевна. — Это вечное актерство! Похоже, он настроился вести себя так, словно мы уже давно и без лишних слов расстались». Она приняла это настроение Альберта Семеновича подчеркнуто небрежно и отрешенно, только лицо ее как бы похудело в первые же полчаса встречи.

Опа взяла у него истории болезни и посмотрела записи последних дней, перекидываясь с заведующим отрывистыми фразами. Он в это время стоял у окна — подбоченивался, картинно отводя худые локти, предупредительно клонил в сторону Ольги Николаевны свою большую яйцевидную голову.

Наконец он, видно, счел, что достаточно продержал Ольгу Николаевну на деловом расстоянии и тем самым дал ей что-то понять без решительных объяснений в кафе или ресторане, и ему сделалось легко — тяжесть с плеч! — даже весело. Потому он позволил себе оживиться и пошутить, что Ольга Николаевна, наверно, покорила всех мужчин Министерства здравоохранения.

Тон его голоса неуловимыми оттенками напоминал — так она себе это представила — тон шуток добродушного победителя над неопасным побежденным, вольного разгульного человека над добровольной затворницей, грубоватого взрослого над строптивым ребенком. Все сразу! Наконец, он выдохся.

— Ты что-то сегодня неразговорчива.

— Утомилась от слов.

4

…Помощник — Лиля Бутикова, молодой ординатор. Впрочем, какая тут помощь, если сейчас все делают руки Ольги Николаевны? Лиля только смотрит, как вдоль позвонков больного упруго пробегают будто играющие пальцы врача, как массирующая дорожка проходит по ходу одного, другого нерва. Здесь есть на что посмотреть, есть чему позавидовать. Методы лечения можно принимать или не принимать, как принимают или не принимают сочинения композитора. Но виртуозность исполнителя несомненна. Уже сейчас руки Ольги Николаевны прославлены на весь Союз. Больные, побывавшие у нее, создают легенды об их чудодейственной силе и одной этой силе приписывают исцеление. Время работает: одни больные сменяются другими, понемногу растет число «очевидцев» совсем уже невероятных случаев. Ходят даже слухи, что здорового человека Ольга Николаевна способна омолодить своим массажем на десять лет. Что касается больных, Лиля сама видит неплохие результаты комплексного лечения. Тут не только массаж и физкультура… Потому и дала себе слово перенять от Ольги Николаевны все полезное, что она может дать начинающему врачу.