Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь - [57]

Между прочим, в двадцать два года меня выдвигали на звание при условии, если поеду работать в Армению или Азербайджан. Но я поехал в Омск, за своим режиссером. Там судьба сложилась удачно. Я сыграл Тузенбаха в «Трех сестрах» (Юрский тогда играл эту роль в Питере). Сыграл Сергея в «Иркутской истории» (Ульянов гремел с этой ролью в Москве). Кто бы мне дал в Москве играть героев?

После очередных гастролей в Москву Плучек, в то время главный режиссер в «Сатире», сказал, что «нужно показываться». Хотя до него меня приглашали к себе работать Гончаров, Талмазов в «Ленком», Попов в Театр Советской Армии. Но я выбрал «Сатиру». А надо тебе сказать, что у меня тогда была высшая категория. И я решил, что не вправе иметь ее, когда в «Сатире» работает такой артист, как Анатолий Папанов. И я пошел в Управление культуры и попросил снизить мне категорию. Только дурак мог так сделать. Просьбу уважили: дали первую категорию — сто двадцать рублей, но зато повысили концертную ставку одиннадцать рублей пятьдесят копеек. И на сто двадцать рублей я приехал в Москву.

— Фантастическое прошлое, роман писать можно.

— Пиши.

— Но вернемся к настоящему. Ваша популярность, Спартак Васильевич, строилась на трех «китах» — пан Директор из «Кабачка», Саид из «Белого солнца пустыни» и обаяшка толстяк Карлсон. Но почему неизвестны ваши другие театральные работы? Их не было или они были неудачными?

— Я на концертах так и говорю: «Разрешите от нашего немногочисленного коллектива — Саида, Карлсона и пана Директора — поприветствовать вас». Но Карлсон… Мне ведь его не сразу дали. Сначала его репетировал Высоковский, потом Далинский и только за восемнадцать дней до премьеры мне сказали: «Возьми его».

Вот мы и пришли к теме, от которой ушли вначале. А именно: я ощущаю себя чужим в своем театре. Я десять лет ничего не делал. Вышли в свое время спектакли — «Слон», «Свадьба Кречинского»… Но главный режиссер почему-то их закрыл. Мой бенефис прошел восемь-десять раз, имел хорошую прессу, но тоже был закрыт. Были, были работы, и я не верю, что они были плохие.

— Простой у актера — дело дрянь. Чем заполняете паузу? Говорят, что у вас одна из лучших в Москве коллекция значков?

— Значки-то есть… Но паузу, как и пустоту, заполняет только работа. Я читаю. Люблю Платонова, особенно «Котлован». Хотел бы его поставить. Хожу в театр. А где, скажи, заполнять паузу? Ходить по улицам? В рестораны? Так я лучше в театре посижу: плохой ли, хороший спектакль, но я соучаствую, переживаю как актер.

В пьесах копаюсь. Три сезона ставил американский мюзикл «Тряпичная кукла», но его почему-то не выпустили, хотя у меня все было готово. Я ждал и до сих пор жду, как поезд зеленого света.

— Я посчитала: вы играете Карлсона лет двадцать пять, если не больше. Не надоело?

— Двадцать шесть лет. Я с удовольствием играю. Двигаюсь нормально, без костылей. Бегаю, прыгаю, как и раньше, хотя иногда что-то болит.

— Спартак Васильевич, а сколько вам лет?

— Мне много. Этого никто не знает. Когда меня зовут на телевидение по случаю даты, я им говорю: «У меня нет дня рождения. И даже года. Придумайте сами какую-нибудь цифру!»

— Почему скрываете возраст: боитесь потерять работу? Жена-то знает?

— Жена знает. Но дело вот тут в чем. Я говорил, что в молодости писал роман. И однажды в Калинине до того дописался, что под утро, где-то часов в пять, мне видение было: из-за шкафа вышла женщина в черном. Лица ее не было видно, но я ясно услышал ее слова: «Если десять человек узнают, когда ты родился, если хоть одно твое большое произведение будет напечатано, ты умрешь». Клянусь Богом. И я с тех пор все изменил. По паспорту все не так. Я никогда не праздную дня рождения, веришь?

— С трудом. Выходит, вы всех обманули.

— Я же Бога не обманывал. А так — кого я обманул? Тех людей, которые меня каждый день обманывают? Это бартер.

— А может быть, вы, мой собеседник, с которым осенним вечером после спектакля пьем шампанское, вовсе не Спартак Мишулин?

— Нет. Я Спартак Мишулин.

— Шампанское пьем, разговоры разговариваем, а как-то грустно выходит… Это, признаюсь, несколько непривычно для любимого образа пана Директора. Может, веселую историю расскажете?

— А почему? Пусть грустно. Я же в жизни грустный, ты же знаешь меня. Вот ты про Карлсона спросила — не надоел ли? А я счастлив, что выхожу на сцену в его широких клетчатых штанах и рыжем парике. Детишки его безумно любят. На сцену приносят булочки, шоколадки, варенье, яблоки. Так что в голодуху я проживу.

Кушать подано!

Надо быть очень отсталым человеком, чтобы не замечать, как изменился не только зритель, но и господин артист. Крепко сколоченная и неплохо вскормленная советской властью актерская масса в 90-х годах начала распадаться, как связь времен. Звезды с упоением последних дней погоняли уходящую звездную славу. Остальные упорно за гроши продолжали пытать актерское счастье либо встали перед фактом: жить или не жить на мизерную актерскую зарплату? Чтобы выжить, многие из них с энтузиазмом ударились в бизнес. Одни, прямо не выходя из своего театра, промышляли как агенты продажи средств для похудения и импортной косметики. Другие записались в теневики и всеми артистическими силами способствовали процветанию нефтяного бизнеса и отмыванию криминальных денег. Но и первые, прозванные ларечниками, и вторые, названные акулами, не раз на сцене в прямом смысле произносили фразу