Москва в лесах - [15]

Когда хоронили Сталина, я пытался пробиться к Колонному залу, где установили гроб с телом вождя. И чуть было не погиб в давке. Около Трубной площади меня едва не раздавил грузовик. Мы с друзьями помянули покойного, выпили, все искренне скорбели. Наш двор питал к Сталину особые чувства. Дело в том, что в нем жил инструктор ЦК партии Кондаков. Он вел в аппарате ЦК лесную промышленность, мы его звали дядя Петя. Сын Кондакова - Юра был моим товарищем. А его сестра Верочка преподнесла в последний раз Сталину перед демонстрацией цветы на трибуне мавзолея. Мы все были горды этим, словно сами поднимались на мавзолей.

Это сейчас многие приписывают себе чуть ли не оппозиционную деятельность при Сталине. На самом деле подавляющее большинство из тех, кто конечно не попал в лагеря, даже в мыслях старалось не думать о нем что-либо дурное. Ведь все собрания, пусть даже самого маленького ранга - в школе, пионерлагере - как проходили? Сталину писали приветственные письма и под текстом этих писем подписывались всей школой в год его 70-летия. Великий Сталин! Гений всех времен и народов - внушала народу пропаганда со страниц всех газет, журналов, по радио, в фильмах, пьесах, картинах и плакатах, на лекциях и уроках... Так думали о нем миллионы людей не только в нашей стране. Создал, открыл, вдохновил, разгромил... При одном упоминании его имени на любом собрании раздавались непременные аплодисменты.

...Помню, что 70-летие Сталина праздновалось в Москве с большим размахом. Тогда у Павелецкого вокзала в лучах прожекторов увидел его громадный портрет в небе, поднятый аэростатами, привязанными канатами к земле. В темном небе их видно не было, но изображение вождя на красном флаге парило в воздухе как что-то потустороннее, божественное, неземное.

И я вдруг невольно подумал: как же так, говорят, что Сталин скромный, а возвеличивает сам себя больше, чем царь. Именно такая мысль пришла мне в голову. Но разве я поделился этой мыслью с кем-нибудь? Я хорошо уже тогда понимал, что за такие крамольные идеи меня по голове не погладят, наоборот, надают так, что, как теперь говорят, мало не покажется.

В одной из московских школ ученики старших классов организовали самостоятельный кружок по изучению истории. Что они там говорили, что изучали - не знаю. Но все получили по 25 лет, об этом потом передавали шепотом из уст в уста. Холодок страха шевелил волосы на стриженых головах. Вот такая была сталинская эпоха, в которой мы росли.

Но и сейчас не могу сказать, что чувства страха, уныния или отчаяния были у меня и у людей преобладающими. Торжествовал оптимизм и вера, потому что мы победили фашистскую Германию, потому что под Москвой разгромили армию, которая прошла парадами по столицам Европы. Но под нашим городом немецкие дивизии нашли могилу. Мы верили, победим и в мирной жизни, будем жить хорошо, построим новые заводы и красивые города.

На моих глазах над старой Москвой росли белокаменные высотные дома, укрепляя эту веру в светлое будущее.

А сегодня у некоторых писателей и публицистов то время представляется как один сплошной ГУЛАГ. Я далек от того, чтобы оспаривать приводимые ими факты, но все-таки то далекое время не осталось в моей памяти как что-то однообразно-мрачное. Они рисуют картину прошлого, используя одну черную краску, пытаясь уложить многообразную, многоцветную жизнь в прокрустово ложе одномерных клише. Не обманываем ли мы в очередной раз самих себя?

Мне нравится ответ одного из основателей Якобинского клуба - Эмманюэля Жозефа Сиейеса. На вопрос о том, что он делал в бурное, страшное и переменчивое время Великой французской революции, этот революционер, член Директории ответил: "Я жил!"

Люди моего поколения жили, учились, любили, работали. И хотя почти в каждой семье от "культа личности" кто-то пострадал, горести, связанные с произволом, преступлениями режима, старались забыть. Мысли о плохом занимали нас в меньшей степени, чем о хорошем.

А может быть, у любого человека в памяти остаются только хорошие воспоминания о детстве, отрочестве, юности?

* * *

...Несколько лет назад встретил вышедшего на свободу после долгих лет лагерей своего доброго знакомого Юрия Чурбанова. Да, того самого, зятя Леонида Ильича. Этот генерал стал первым политическим заключенным эпохи гласности и перестройки. Как в сталинские времена, понадобился партии, ее новому руководству, очередной громкий процесс. Нужен был человек, которого можно было бы представить в качестве воплощенного зла, всех ошибок и бед брежневского времени. Ну чем не 37-й год? Все те, кто, согласно обвинительному заключению, давал Чурбанову взятки, давно были оправданы, а он все сидел. Жена от него отказалась, друзья отвернулись. Перед судом и заключением он сильно пил.

Но, не впервые скажу, нет худа без добра. Не случись всего того, что произошло, Чурбанов, быть может, превратился бы в алкоголика. Но сегодня он работает одним из руководителей крупной коммерческой компании. Работает увлеченно, отдавая делу все свои силы и время. И не стремится к мщению, сведению старых счетов. Презирает тех, кто во имя карьеры и служения сильным мира сего пошел против совести. Такие люди рано или поздно сами падут жертвой собственной лжи. И глядя на них, вспоминаешь великую заповедь, десятки раз переоткрытую философами всех времен и народов: поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.