Москва-Поднебесная, или Твоя стена - твое сознание - [14]

АВТОВОКЗАЛ

— Каждый кирпич в кладке сознания, есть вклад величайший, трудоемкий и веский! — провозглашал оратор, стоящий за трибуной. В зале народу была тьма. Кто-то мирно похрапывал, кто-то тайком распивал что-то витающее в воздухе портвейным запахом, кто-то внимательно и с интересом слушал. Елисей сидел далеко и из-за пелены дыма парящего над головами с трудом различал черты лица выступающего. Тот тем временем продолжал:

— Мы! Все мы! Являемся непосредственными созидателями! Зодчими и архитекторами в своем роде, и наша задача, объективно внедрять и быть непоколебимыми…

О чем шла речь, Елисей не понимал. Что это было за собрание и кто все эти люди сидящие вокруг, было для него загадкой. Однако он зачем-то поднялся и откашлявшись в кепку, что была зажата в его руке, крикнул в президиум, звонким голосом молодого активиста.

— А что прикажите делать с ангелами? И почему самолеты? Самолеты почему?..

Некоторые головы обернулись к Нистратову и, как показалось, посмотрели на него с укоризной. Оратор замолчав, поискал взглядом порвавшего его речь зрителя. Нашел и, вытянув указательный палец в его сторону, громовым голосом произнес:

— Такие как вы! Отчужденцы! Бросившие все на самотек, а сами одномоментно хранящие под кроватями крылья, эрозия в дружном сообществе настоящих создателей! А самолеты не вашего ума дело!!! Это в пятое управление, пожалуйста, к главному по аэрокатастрофам!!! Ишь нашелся фигляр-мокрица!!!

Зал тут же зааплодировал, послышались возгласы; «Даешь!!!», «Гнать таких в шею!!!», «Молодец Ихтианозаврыч!» — и еще много других смешавшихся в гремящую какофонию. Елисей пристыжено сел на место, уловив презрительные взгляды некоторых с соседних рядов, и опустил глаза. Тут он, к своему удивлению, увидел люк в полу, похожий на те, что ведут в городские коллекторные каналы. Тем временем оратор на трибуне, воодушевившись вербальной победой над опростоволосившимся наглецом-зрителем, под одобрительные взоры президиума продолжал:

— …и пока всякий, кто продолжает выбивать себе местечко поуютнее, да постатичнее, жуя, прямо скажем — борщи, вместо положенного корм-пайка, будет указывать нам, что да где!!! Так и будет все искривляться до безобразности!

— Верно!!! — слышалось из зала.

— Давай, дави их, клопов!!! — скандировали голоса.

Елисей открыл крышку люка и потихоньку начал влезать в него, будто поглощаемый творожной массой, медленно и плавно.

— … еще при Афинаренте семнадцатом, сталкивались мы с той же, будь она не ладна, чертовой фрустрацией!!! А теперь? При нынешнем-то стаблоцифрокране? Что же нам мешает?

— Что? — доносился гул зала до ушей Нистратова почти полностью всосанного веществом в люке.

— … а то! — продолжал надрывно оратор, — Эти проклятые отчужденцы, чертовы куклы! И я не побоюсь этого слова… пора, товарищи, завязывать! Завязывать пуповину эту!

Под бурные овации, поглотившие последние слова горячего оратора, голова Елисея окончательно скрылась в люке, и он вынырнул в среду которая до дрожи в коленях показалась ему знакомой.

Он потерял свое человеческое тело, обратившись в странную пульсирующую субстанцию, похожую на новогоднюю елку, обтянутую паутиной сверкающих лампочек. Елисей поплыл, вибрируя, по длинному коридору-кишке, отражающему его блеск как пластичное зеркало. Тут же был и ИниПи Форгезо — странное существо необъяснимое научно, он что-то сообщил Елисею и тот понял, что в главной системе произошел сбой, его нужно закрыть, закрыть срочно или все грозит обернуться катастрофой настолько ужасной, что от осознания всей глобальности ее, Елисей вскочил потный и встревоженный на своей кровати, с красными глазами и горлом сухим, будто наполненным, растертым до порошкообразной массы стеклом. Он проснулся.

Сон улетучивался с каждой секундой и по мере этого в голову вонзались металлические штыри. Похмелье было тяжелым. Сновидение опять было бредовым, как часто это бывало с Нистратовым, но что его так напугало во сне, спроси его кто-нибудь сейчас, он бы ни как не смог объяснить. Однако, хоть события сна почти мгновенно забылись, тревожное чувство осталось и свербело где-то в душе.

Елисей встал, и медленно, боясь расплескать собственный мозг, как тарелку с супом, побрел в ванную. Голова гудела толпой коммунистических сторонников возле ворот отдавшегося капиталистическому змию Кремля, а в глазах плыли мутные круги. Вставив зубную щетку в рот, Елисей медленно задвигал ей словно слепой, выпиливающий лобзиком контуры готических зданий. Мятная свежесть наполняла ротовую полость, и сознание Елисея как будто бы прояснилось от приятного, щекочущего небо аромата, он посмотрел на себя в зеркало и тут вдруг вспомнил, что сегодня, именно сегодня он должен передать сумку с божественными пернатыми принадлежностями человеку на автовокзале. Встреча была назначена на три часа. Он выскочил из ванной, с белым пенным ободком вокруг губ, и совершенно ничем не отличаясь от эпилептика кинулся в комнату где на стене висели часы. Было без двадцати три.

— «Сколько же я спал?» — подумал истерически Елисей. Он побежал обратно в ванную, ополоснул рот, умылся, попил из-под крана, тут же очутился в коридоре, оделся, выскочил из квартиры, добежал до лифта, взвизгнул опомнившись, ворвался ураганом обратно в свой дом, вытащил сумку из-под кровати и кубарем скатился с лестницы на улицу. Поймав такси, Елисей выкрикнул: