Москва-Поднебесная, или Твоя стена - твое сознание - [16]

— Я… мне… там написано было… — начал запинаясь оправдываться Нистратов.

— Да прекратите вы, в самом деле! Вам пива, наверное, надо выпить, а то плачете, как младенец! — не выдержал Эль, — Вы все поймете позже, — успокаивающе подбодрил, он совсем скисшего от такого поворота Елисея, — так вот, когда вы войдете…

И тут Елисей увидел что-то из ряда вон выходящее. Со всех сторон, из всех щелей, канализационных люков, дверей, из-под колес машин, и даже кажется из чемоданов некоторых граждан, как по команде начали появляться здоровенные серые крысы. В миг они заполнили всю площадь, подняв невероятную панику, женский визг и шум. Казалось, крысы со всей Москвы стеклись сюда шевелящейся мерзкой рекой. Эль Хай говорил еще что-то, но Елисей его уже не слышал. Крысы, тем временем, сверкая маленькими злобными глазками, устремились не на какой-нибудь рейсовый, автобус, отъезжающий в Крым или подмосковный лечебный санаторий, и не напали на, торгующие отвратительными на вкус чебуреками, узбекские палатки, а кинулись они все в сторону беседующих Елисея, молодого человека в плаще и вскочившего на все четыре лапы пса Берга.

Берг, оскалив пасть, вмиг стал похож на оборотня — зловещего и огромного, глаза его загорелись адским огнем, и он зарычал. Зарычал так, что у Елисея сердце сковал лед и оно рухнуло в пятки разбившись на тысячи мелких осколков.

Первую сотню атакующих крыс, пес разорвал в секунду играючи как ребенок обертку от конфеты. Но тварей это не остановило и они, грязной шевелящейся волной, накатывали еще и еще. Он рвал их отчаянно. Всюду брызгала кровь и ошметки мерзких грызунов летали в воздухе как рожденные пеклом ада бабочки. Елисей трясясь всем своим существом, побежал прочь от столба, прямо по телам взбесившейся подвальной нечисти. Он чувствовал, как хрустят крысиные тела под подошвами, как истерически визжат раздавленные твари, но его это не останавливало, а только наоборот усиливало омерзение и страх, придавая сил. Елисей, будто на крыльях взлетел над кишащей землей, приземлился на багажник чьей-то машины, в салоне которой заперлись ополоумевшие люди, вытаращенными от ужаса глазами наблюдающие невообразимое действо, и запрыгал, покидая площадь, с багажника на багажник, с крыши на крышу, уносясь все дальше от жуткой бойни. Опомнился Елисей только дома, куда примчался, сам не зная как. Сумка все еще была с ним, но тяжести пока бежал он не чувствовал. Почувствовал он ее только сейчас. Рука онемела, будто перетянутая жгутом, пальцы не слушались и никак не желали разжиматься. Он сам вырвал у себя сумку и закинул ее под ту же кровать. Дрожа в истерическом возбуждении, Нистратов побежал в ванную отмывать окровавленную обувь.

«Крысы эти, приговаривал про себя Елисей, судорожно смывая засохшие ошметки, — появились не случайно! Это же небывалое дело? Откуда их столько? Во что они меня впутывают? А пес этот… Берг. Он же сам дьявол! Но как он их рвал? А? Да… не иначе как оборотень!» — заключил Нистратов.

— Надо вина выпить! — сказал он, глядя на свое впалое, бледное лицо, отражающееся мутным пятном в запарившемся от горячей воды зеркале, — Или водки? — он попытался уловить желания своего организма и понял, что водки тому не требуется совершенно, — Нет… Вина!..

КРЫСА

Купив бутылку «Арбатского» красного Елисей вышел из магазина и встал в тени пыльных деревьев. Протолкнул, какой-то палочкой подобранной тут же, пробку внутрь, отчего та издала неприличный звук, и разом из горла выпил половину. После нервно закурил, все еще имея перед глазами картину вокзала заполненного миллионами крыс, и сквозь это жуткое батальное полотно, увидел, как к нему приближается сосед Семеныч, тоже явно злоупотребивший накануне. Хотя, что тут скрывать — трезвым Семеныча Нистратов не видел никогда.

— Здарова сосед! — обрадовался старик, предъявив на свет божий ряд зубов, в котором не хватало сразу нескольких снизу и двух передних сверху.

— Привет Семеныч!

— Винцо пьешь? — обрадовался сосед алкоголик еще больше, узрев заветную бутыль. Глазки его загорелись, ручки затряслись, а на плешивой маленькой головке резво взметнулись ввысь три волоска, будто антенны, уловившие винный запах.

— Угощайся, — Елисей протянул старику бутылку и тот, жадно ухватив ее, снял с древесного сучка дежурный пластиковый стаканчик. Налив полный он смакуя выпил, блаженно зажмурившись.

— Слыхал? — спросил старик, когда в животе его потеплело, — на вокзале-то, что было сегодня?

Свидетель кошмара неопределенно промолчал и сосед, решивший, что тому ничего не известно, авторитетно поведал.

— Там сегодня одна баба из Воронежа. Колдунья… рассыпала зелье какое-то, и со всех окрестностей повылазили крысы. Бешенные все, глаза горят! Обожрались этой дряни и словно ошалели. Трех человек загрызли насмерть, милиционеру одному откусили ценность главную, повалили Икарус с пассажирами и обгадили всю площадь! — Семеныч деловито замолчал, ожидая реакции на феерический анонс.

— Да? А потом? — подыграл Елисей.

— А потом на них собак напустили, секретных, спецназовских. Морды во! — Семеныч изобразил пьяный взмах, от которого чуть не упал, — Так они их всех пожрали в момент! Таких, говорят, собачек сейчас в Чечню отправляют, террористов ловить! Я их сам видел… Лошади! — он закивал сам себе, и с ужасом увидел, как Елисей глотает из неосмотрительно оставленной им на земле бутылки. Старик протянул стаканчик, жалобно сглотнув. Елисей налил тому остатки.