Москва и татарский мир - [30]

[74]. После пленения хана польские короли Александр Казимирович и Сигизмунд I использовали Шейх-Ахмеда как «средство сдерживания» крымских ханов, угрожая Менгли-Гирею и его сыновьям Мухаммед-Гирею I и Саадет-Гирею I в случае враждебных действий отпустить бывшего ордынского правителя обратно в Степь²⁶⁰. Причем цена содержания хана и его окружения в Великом княжестве Литовском была достаточно высокой — об этом жаловались паны Рады королю Сигизмунду I, да и он сам писал об этом хану Мухаммед-Гирею I в Крым²⁶¹.

Потенциальная опасность Шейх-Ахмеда для своих степных соседей (прежде всего, для крымских ханов) и, соответственно, его масштаб как политика виден и из того, что на протяжении более чем 20-летнего заключения Шейх-Ахмеда ногаи неоднократно обращались к королевским властям с просьбой выпустить хана. И не только ногаи: его судьбой интересовались и в Крыму, и в Москве. К примеру, в грамоте, отправленной с послом Иваном Мамоновым беку (князю) Аппаку в 1515 г., говорится о Шейх-Ахмеде:

А что наш недруг Шиг Ахмет у нашего же недруга у литовского в руках, и мы (Москва. — Б. Р.) ся того доведали дополно, сколко к нему брат наш Магмед Кирей царь о нем не приказывай, а ему Шиг Ахметя царя ни брату нашему Магмед Кирею царю не отдати, ни у себя ему конца никакова не учинити. И похочет брат наш Магмед Кирей царь достати своего недруга Шиг Ахметя царя, и он станет с нами свое и наше дело делати с нашим недругом с литовским. И мы чаем, что Шиг Ахметя царя у своего недруга у литовского достанем (выделено мной. — Б. Р.)²⁶².

Когда весной 1527 г. престарелый Шейх-Ахмед был выпущен из заключения, возвращение хана на Волгу вызвало большой резонанс в Крыму. Сам хан Саадет-Гирей бин Менгли-Гирей так описывал события, связанные с его отпуском в Степь:

А ты (польский король Сигизмунд. — Б. Р.), брат наш, з Нагаицы хотячы с одного быти, мене, брата своего за ништо собе видячы (выделено мной. — Б. Р.), и теж хотячы заводского царя Шыгахмата выпустити, нам непрыязнь чынячи, наганскому послу на имя Смендияру в руки подавшы, непрыятелем нашым Нагаицом хотячы его царем усадити, и мы тое вслысавшы, мовили есьмо: «от правды корол нам непрыятелем (выделено мной. — Б. Р.)». Ино мы для того у другое послали з войском своим великим брата своего меньшого Сап Киреи Солтана, панство твое воевати²⁶³.

В 1528 г. в «памяти» московскому гонцу в Крым казаку Байкулу говорилось:

А вспросят про Шиг-Ахматя царя, кто бывал ны, и им молвити: «человек, господине, есть у государя нашего от Шиг-Ахметя царя». И слушати, что в Крыме молва про Ши-Ахметя царя, где он ныне, и боят ли от него в Крыме на собя прихода, и кого с ним людей чают на Крым, и о какове поры, и что их мысль, как против его стояти хотят²⁶⁴.

В крымских грамотах, привезенных в Москву в апреле 1528 г., отпуск хана из Великого княжества Литовского — одна из основных тем. Жена крымского хана Саадет-Гирея Ширин-бек (т. е. ширинская княжна) в грамоте, датированной февралем 1528 г., писала:

А недруг наш корол Ши-Ахметя царя выпустил нам да и тобе недружбу чинити²⁶⁵.

Сын Саадет-Гирея, султан Бучка-Гирей, повторял информацию:

Корол недруг наш, что Шиахметя царя выпустил…²⁶⁶

Даже в 1529–1530 гг., уже после смерти хана (о чем в Москве еще не было известно), московскому послу в Великом княжестве Литовском необходимо было «пытати, <…> что слух про Шых-Ахметя царя, кто от него у короля бывал ли?»²⁶⁷.

Как видим, само имя большеордынского правителя приводило в трепет крымских ханов, а в Москве зорко следили за судьбами последних представителей рода Кучук-Мухаммеда, опасаясь их возрождения в коалиции с какими-либо другими кочевниками. И неспроста: по некоторым сведениям, Шейх-Ахмед в 1527–1528 гт. являлся астраханским ханом²⁶⁸.

Шейх-Ахмед вполне мог бы в период между 1502 г. (разгром Большой Орды) и 1504 г. (начало литовского плена хана), уговорив ногаев, разгромить Крым и «взять Орду» его отца, Ахмеда, в свои руки вновь. Ногайская Орда, которая обладала едва ли не самой большой конницей (и, соответственно, военной силой в целом) среди позднезолотоордынских государств, являлась на тот момент главным фактическим «вершителем судеб» Степи, и от того, на чьей стороне окажутся ее лидеры, зависело очень многое, если не все, в позднезолотоордынской политике.

Дополнительным аргументом в пользу того, что такой вариант событий мог быть реализован, служит и то, что в подданстве крымского хана находилось много бывших улусов Шейх-Ахмеда, перешедших под крымское управление во времена политического кризиса Большой Орды начала XѴ в.; при изменении условий они могли вновь переметнуться к своему бывшему патрону. Ногаям же Шейх-Ахмед был нужен как хан, при котором ногайский бий[75] становился легитимным беклербеком при своем правителе. При этом, если личность хана как политика имела крупный масштаб (что смело можно сказать про Шейх-Ахмеда), он мог влиять на ногайских лидеров[76]. Данный вариант (разгром Крыма и восстановление Улуса Джучи под верховенством ордынской династии) мог быть реализован и после выпуска Шейх-Ахмеда из литовского почетного пленения в 1527 г., учитывая династическую нестабильность в Крымском ханстве в этот период, хотя это уже менее вероятно.