MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [4]

Один раз Лёва сказал:

— Так, мужики, есть предложение.

Мужики были, конечно, папа и я. Мне же уже к тому времени исполнилось семь лет, а папе и подавно. Значит, мы взрослые.

— Можем взять мой катер, — говорит Лёва, — и поехать раков наловить. Машина — зверь. Раки, они ж не дураки, чистую воду любят, здесь-то их нет, а я место одно знаю. Завтра рано утром я вас разбужу и поплывём.

Я представлял себе, как мы поедем ловить этих раков, и всё думал, кусаются они или нет. Ночью мне приснился рак, который полз на меня и хватал своими клешнями.

— Ты чего кричишь по ночам, — спросил папа меня утром, — сон плохой увидал?

Потом мы пошли спускать катер на воду, катер оказался большой и красивый. Только на его дне плескалась вода. Лёва объяснил, что катер имеет течь, дырявый значит, но это ничего. Папа с Лёвой долго ходили вокруг катера. А вода не уходила, наоборот её становилось всё больше. Я уже не хотел ловить раков. Я плавать умел только в море на лимане, а в Северной Двине я не умел. Она глубокая и холодная, эта река. А папа рассказывал, что течёт она прямо в Ледовитый океан. Лёва показывал папе, как надо вычёрпывать воду. Но папа тоже раздумал ловить раков и сказал:

В другой раз, Лёва. Пусть они ещё поплавают.

Когда мы вернулись в Москву, бабушка умерла, и её уже похоронили. Меня привели в пустую квартиру, чтобы я забрал домой свои игрушки, какие ещё здесь случайно оставались. Я залез на проклятый зелёный диван и стащил на пол все шесть больших подушек. Я бил их ногами и колотил по ним кулаками.

Потом я сел на голое диванное днище и заплакал. Фанерные листы в некоторых местах оказались неровными, в глубоких царапинах, будто какой-то зверь скрёб их своими когтями. Страшная болезнь рак затащила бабушку к себе. А что касается живых раков, то я их и до сих пор не люблю.

Военная тайна

На первом этаже в нашем доме жили два брата-близнеца. Их звали Гришка и Валерка. Они были очень похожи, но я быстро научился их различать. Гришка — чуть-чуть потолще и чуть-чуть повыше. А почему? А потому, что он старше Валерки. На целых двадцать минут. Хотя на вид братья были одинаковые, они никогда не могли договориться друг с другом, часто ссорились и дрались. Я сперва пытался их мирить, только ничего не выходило, они снова начинали драться или вдвоём набрасывались на меня. В один прекрасный день я понял, что с ними нужно дружить по очереди. Так мы и делали. И получалось очень хорошо. Для братьев я тоже был очень полезным. Если Гришка хотел спрятать чего-нибудь от Валерки, например какую-нибудь почтовую марку, он просто относил её ко мне. Так же поступал и Валерка: приносил свои ценности ко мне. Я складывал их вещи на двух разных полках в серванте, куда мои родители редко заглядывали.

К Гришке и Валерке я любил заходить в гости. У них были очень красивые игрушки, например, целая куча индейцев и два красных двухэтажных пластмассовых автобуса, я таких никогда и нигде не видел.

Однажды я пришёл к Гришке и Валерке и хотел позвать их на улицу, идти гулять. Братья были одеты в нарядные белые рубашки и чистые штаны. В их квартире вкусно пахло пирожками с капустой. Идти гулять они не захотели. Кругом стояли, сидели, ходили взрослые. Но это были странные взрослые. Такие взрослые, каких на улицах страны с названием из трёх «С» и одной «Р» ни за что нигде не найдёшь. Они разговаривали на непонятном языке, от них необычно пахло, но не пирожками, а сладкими, чужими и далёкими запахами не нашей улицы, не бульваром Яна Райниса. И всё время они чего-нибудь фотографировали. Даже двухэтажные автобусы, и индейцев. Наверное, им автобусы тоже нравились. От ярких вспышек у меня заболели глаза.

— Это кто к вам приехал? — спросил я Гришку, с которым тогда больше дружил.

— А-а это, это…, — Гришка думал чего бы ему такое сказать. — Это иностранцы к нам приехали, из-за границы.

— Если хочешь, оставайся, Гоша, тебе тогда наверняка жвачку дадут, — вдруг добавил Гришка, а Валерка кивнул на меня:

— Я пойду родителям скажу, чтобы разрешили его оставить.

И Валерка вышел из комнаты. С Валеркой я хотя не сильно дружил, но мы не ссорились. Ведь я не мог дружить одновременно с обоими братьями. Валерка пошёл просить своих маму и папу, чтобы меня не выгоняли, а позволили чуть-чуть остаться.

Жвачку я никогда не пробовал, в магазинах страны СССР её в то время не продавали. Мне стало интересно, и я остался. Иностранцы подходили ко мне, щёлкали фотоаппаратами. И точно, один большой бородатый дядька протянул мне белую бумажную полоску.

Это жвачка, её можно жевать, а глотать нельзя, — объяснял Гришка, — можно надувать пузыри. Гляди.

А если проглотишь, что будет? — спрашивал я.

Умрёшь, — засмеялся Валерка, — ты не бойся, наша мама врач, она тебя спасёт.

Пузыри у меня не получались, но я не расстраивался, а когда устал жевать, завернул жвачку в бумажку и положил в карман, чтобы дожевать после. Потом иностранцы ушли, и мы пошли гулять. Мы пролезли в дыру забора детского сада, сели там на разбитую скамейку под навесом от дождя, я снова достал жвачку и попробовал её дожевать. Гришка начал объяснять, что иностранцы к ним часто приезжают, ведь их папа хочет уехать в Америку жить, и мама хочет, и он, Гришка, хочет, а их отсюда не выпускают уехать.