MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [3]

А ещё раньше так мы жили: в деревню можно было поехать, а в другую страну почему-то нет. Почему нельзя, я объяснять не стану, я и сам толком не знал, пока не вырос. Но, в общем, купить билет и поехать жить в домике у моря могли не все. Поэтому многие ездили отдыхать «дикарём». «Дикари» приезжали на юг без путёвки, а приехав, просто ходили по вокзалу и спрашивали, не пустит ли их кто-нибудь к себе жить на лето.

Мама, папа и я поехали на Азовское море «дикарём». Города Бердянска, где мы отдыхали, я совсем не помню, не помню, где мы жили. Вернее помню, что какую-то бабушку мои родители называли «квартирной хозяйкой». Вот у неё мы и жили. Я помню море и лиман, особенно запах лимана. Плавать я тогда не умел, и боялся утонуть. В лимане вода плескалась пониже колен, ходить по тёплому мелкому лиману было приятно и безопасно. Очень плохо в Бердянске обстояло дело с обедами. «Квартирная хозяйка» к себе на кухню нас не пускала. Пообедать «дикари» ходили в два места: в ресторан «Волна» и в ресторан «Кристалл». Везде стояли длинные, шумные очереди. Мы всегда ели в «Волне», потому что так дешевле. А в «Кристалле» нам один раз не принесли еды. Мы ждали её полтора часа. Полтора часа — это целый час и ещё половинка. Потом папа сказал: «Что это за заведение? Я покажу им, кто мы такие». Потом папа пошёл на кухню показывать, кто мы такие: то есть стал громким голосом говорить обидные слова официанту, а официант, когда папа ему показал, расстроился. Он очень расстроился, но не стал драться или плакать. За это официант принёс нам холодную и невкусную рыбу. Он специально принёс нам такую невкусную еду, которую невозможно взять в рот. Он хотел сделать что-нибудь злое маме, папе и мне. Почему мы ему не понравились, я не знаю. Только за папу было обидно. Получалось, что злой официант нас всё же перехитрил.

В Бердянске я понял, как это здорово ездить на море в отпуск. Море — это вот что: солёная вода, песок, и особенно здорово — тёплый, с сильным затхлым запахом лиман. Азовское море — маленькое море для маленьких людей, потому здесь и маленькому человеку можно хорошо отдохнуть. Через две недели после начала отпуска пляж в Бердянске закрыли из-за начавшейся эпидемии холеры, и мы уехали домой.

Рак

Вместе с нами в нашем доме, в квартире на третьем этаже жила моя бабушка. Бабушка у меня работала врачом, она лечила людей в больнице, и даже иногда брала меня к себе на работу. Больница была большая, больных и врачей там — видимо-невидимо, а бабушка — заведующая отделением.

Если бабушка-врач — это хорошо, тебе не надо стоять в длинных очередях, чтобы выписали таблетки от кашля. Их тебе приносит бабушка прямо домой с работы. Она знает докторов по именам, и тебя осматривает профессор в золотых очках, потому что бабушка его попросила, а бабушке он отказать не мог.

Бабушка садилась на зелёный диван, прижимала меня крепко-крепко к своему тёплому боку, гладила по голове и спрашивала:

— Кого ты больше всех любишь?

Я отвечал: «Маму»

— А на втором месте?

Бабушка любила быть на втором или на третьем месте. На четвёртое она не соглашалась и просила хорошенько ещё разок подумать. А на первом месте у меня всё равно всегда получалась мама.

Когда мне исполнилось семь лет, бабушка заболела. Она лежала на зелёном диване и не вставала, и не хотела, чтобы я её навещал. Зелёный диван я раньше любил, я на нем часто играл, когда приходил в гости к бабушке, такие интересные были там подушки. Их можно было снять с дивана и построить из них домик. Теперь бабушка лежала на диване спиной ко мне и даже не поворачивала головы, когда я её звал. Мама ходила с заплаканными глазами, и говорила, что вся надежда на профессора в золотых очках. Однажды профессор пришёл, а с ним другой. Профессора долго разговаривали с бабушкой и с мамой, потом они ушли, а мама всё плакала.

А на улице было лето, и папа сказал, что так дальше продолжаться не может, и стал собирать чемодан. Мама сказала мне: «Гоша, ты уже большой мальчик и всё понимаешь. У бабушки тяжёлая болезнь. Она называется рак. Папа и ты поедете в Архангельск, к твоей другой бабушке Анне». Я тогда ещё подумал, какое странное название у бабушкиной болезни, как будто бы болезнь живая.

Через несколько дней мы с папой сели на поезд и поехали. Папа иногда выходил из поезда, чтобы купить пирожные и газированную воду, а я ужасно боялся, что он не успеет вернуться в вагон до отхода поезда. В те времена такое часто случалось. А ведь если бы папа отстал от поезда, я бы ни за что не нашёл дом моей другой бабушки, я и адреса даже не знал. Но папа от поезда не отстал, и мы доехали.

Адрес бабушки Анны оказался лёгким: улица Трамвайная, дом 1, квартира 1 на первом этаже. Дом старый деревянный из чёрных досок, а не из панелей, как в Москве. Архангельск не похож на Москву. В Архангельске всё поменьше: дома, улицы, а метро и вовсе не было. Зато там были целые мостовые, сделанные из досок. А всё потому, что там кругом вечная мерзлота. Покроют дорогу асфальтом, а под асфальтом лёд, вечный лёд. Лёд летом растает, и улица начинает проваливаться прямо под ногами. Поэтому дорогу настилали досками. Ещё в Архангельске летом солнце не прячется за горизонт. Там летом можно ночью гулять как днём, без фонарика, так там светло. А ещё там есть река Северная Двина. По этой реке мы с папой плавали на лодке, которую нам дал папин брат Лев. Только на самом деле все называют его Лёва. Папа грёб вёслами, а я был рулевой.