MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [6]

Потом меня выписали из больницы. И я узнал, что у меня родилась сестра. Дома, конечно, всё стало по-другому. Папа и мама суетились вокруг их дочери и моей сестры. Папа стирал и кипятил в большой кастрюле пелёнки, следил за стерильностью марлевых подгузников и пил какие-то лекарства. Лицо его постарело, шея опухла, а щёки наоборот впали. Оказалось, папа заразился свинкой от меня, но в больницу не стал ложиться, а перенес её на ногах.

Полумама

На шестом этаже нашего дома жил мальчик. Его звали Дима Морозов. Дима учился вместе со мной в одном классе. Но ни с кем в классе он не дружил. Гришка, Валерка и я с ним тоже не дружили, потому что Дима был страшно толстым, а девчонок и толстяков мы не любили и всегда над ними смеялись.

Дима, конечно, знал, почему с ним не хотят дружить. Но поделать он ничего не мог. На завтрак в школе он ничего не ел и, однако, становился всё толще. Щёки занимали половину лица, глаза от этого казались маленькими щёлочками. Таким же круглым было лицо у его мамы, тёти Нины.

— Гоша, приходи к нам в гости, — звала меня тётя Нина, — тебе у нас понравится.

Однажды я взял и пришёл. Мне и в самом деле понравилось. Квартира у Морозовых была маленькая, как и наша, и в ней почти не имелось мебели. Зато была большая лоджия. Мы пили там чай с вареньем, а потом стали играть с Димой. Но он меня всё время стеснялся, мне казалось, он хотел, чтобы я поскорее ушёл.

После школы ребята часто дрались портфелями, толкались, играли в салочки, а зимой в снежки. Дима с нами не играл, он спешил домой. Стояла весна, Дима шёл быстрым шагом из школы, но тут один из нас подбежал и ударил сзади ногой по диминому портфелю. Портфель упал на землю, его начали пихать ногами, как футбольный мяч. Я тоже с размаху ткнул портфель ботинком. Кто-то подставил ногу, Дима упал, он ползал по земле, собирая книжки, но поспеть за нами не мог, тетради разлетались быстрее. Потом он сел и заплакал, слёзы катились из узких щёлочек, он вытирал их руками, красными от гравия. Я вдруг вспомнил, как мы пили чай с тётей Ниной, её малиновое варенье, и мне сделалось стыдно. Я принялся поднимать тетради и книги с земли, а потом сказал Гришке и Валерке, чтобы они шли вперёд и меня не ждали.

Я пришёл домой вместе с Морозовым. Его мама махала нам с лоджии рукой. Она всегда махала сыну рукой, когда он шёл в школу или возвращался назад. На работу она редко ходила и лечилась от какой-то болезни дома. Дима был очень доволен, что мы идём вместе, я это чувствовал, но он краснел, молчал и страшно меня стеснялся. Во дворе Дима никогда не появлялся и в наших играх не участвовал. Я иногда просил маму позвонить Диме и пригласить его к нам в гости, или сам шёл к нему. Но я это делал только, если становилось совсем скучно. Вместе бегать по улицам или разговаривать с Димой у меня не получалось, он больше любил играть один. Зато когда я заболевал, ко мне приходила тётя Нина. Она приносила варенье и ставила мне банки. Медицинские банки — это такие круглые стеклянные штуки, их разогревают на спиртовой горелке и прилепляют к спине. И простуда проходит. Моя мама ставить горящие банки на живых людей не умела.

— Какая костлявая спина, — говорила тётя Нина, — тут и банку поставить негде. Потом она быстрым и ловким движением ухитрялась пришлёпнуть мне банку. Банка втягивала кожу, но не больно.

— Вам надо научиться ставить банки, — говорила тётя Нина моей маме, — что же вы ребёнку банку поставить не можете?

Мама боялась мне сделать больно, и так и не научилась искусству постановки банок.

— Вы меня лечите лучше всех, — сказал я как-то раз тёте Нине, мне хотелось сказать ей приятное, — даже лучше мамы. Вы мне как полумама.

Тётя Нина засмеялась. С тех пор, всякий раз, когда она встречала меня, то говорила: «Ну, здравствуй, полусын» или «Ну, как дела, полусын?»

Однажды я зашёл к Диме за какой-то тетрадкой.

— Слушай, Дим, а где твой папа? — спросил я его ни с того ни с сего, — я его ни разу у вас не видел. Он уехал в командировку?

Дима часто заморгал глазами:

— У меня нет папы, его убили на войне.

Я удивился.

— Димин папа пал смертью храбрых на озере Хасан, когда на него напал целый полк фашистов, — строго объявила тётя Нина и показала пальцем на мутную фотографию на стене.

Я рассказал дома про героическую смерть нашего бывшего соседа. Тут мой папа оторвался от газеты и постучал себе пальцем по лбу:

— Тётя Нина Морозова не живёт вместе со своим мужем, диминым папой. Это называется развод. На фотографии висит его дедушка, а вовсе не отец. Ну а его дед, тот действительно погиб на войне. Теперь понял?

Я не понял, а, главное, не хотел верить в то, что меня нагло обманывают, и не кто-нибудь, а родная полумама, и потом, что же Димка? Он что, так ничего и не знает? Я начал было спорить, но папа даже слушать не стал.

— Сколько твоему другу лет?

— Ему…, ну-у, как и мне, девять, — не сразу сообразил я.

— Его отца на фронте убили? Значит, Дима должен быть такого же возраста, что и я, даже старше. Ты считать умеешь, математик?

Полумама ещё много лет махала мне с лоджии рукой и приходила ставить банки. С Димой про его отца мы никогда не разговаривали, даже когда выросли и сделались взрослыми.