MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [25]

Он путано объяснял про какую-то вешалку. Оказалось, недалеко отсюда, в кафе Федя присмотрел напольную вешалку. Вешалка была тяжёлая и стояла при входе. На неё и положил глаз бывший тюремный повар.

— Кафешка закрыта, ясное дело. Но там одно окошко приоткрыто. Я то окошко сам вчера и приоткрыл. Залезем и по-быстрому её, того. Ты поменьше меня будешь, тебе по окнам лазить. А один я не утащу. Вдвоём быстро — концы в воду.

— Зачем тебе вешалка? — удивился Игорь.

— Не мне, а для «Паруса». Думаешь, зимой сменную одежду приятно на пол кидать? Зину ж это не волнует.

— Ну, если для «Паруса», тогда ладно, — согласился Игорь.

Ради общего дела и вешалку стащить не стыдно. Операция прошла хорошо. Теперь в «Парусе» появилась и своя мачта. Федя, придя на рабочее место, теперь аккуратно устраивался, вешал всё, что мог пристроить, на вешалку.

Прошла неделя, началась другая. Вечерами к «Парусу» приходил проведать племянника бухгалтер дядя Володя. Он приносил с собой толстый портфель, набитый бумагами, впихивал туда новые бумажки, сверху прижимал мешочком пончиков. Потом шёл домой ужинать и разбираться. Днём дядя Володя работал старшим экономистом в одном из советских институтов, вечерами он преображался. Из скромного экономиста становился отчаянным кооператором.

— Как дела, Игорёк? Тараканы побеждают или ты?

— Пока тараканы, дядя Володя, — смеялся в ответ Игорь, — Их больше.

— Ничего, ещё немного осталось, заработаешь своё. Трудовую книжку я уже на тебя оформил. Пусть стаж идёт.

Восьмиклассник отработал в кооперативе две недели. Его любили, Игорю тоже нравилось. Позерман показал Соломатину свою гордость: восстановленную им собственноручно из руин японскую машину «Рионис». Глава «Паруса» перекупил её обломки за бесценок в столовой своего родного электролампового завода, где когда-то трудился. Вечерами бывший инженер сидел с паяльником над чудо-машиной, способной выпекать пирожки, печенье и, даже, согласно схеме, мороженое.

«Рионис» был почти готов к пуску, Позерман со дня на день хотел приступить к наладке.

— Мороженого пока не будет. Только печенье. Сладкая жизнь у нас тогда пойдёт, — расписывал он перспективы.

— Зина, а кто работать на ней будет? — спросил как-то раз Федя.

— Ты. Кто ж ещё, Федька?

— И пирожки тебе Федька, и пончики, Федька. Мне, может, вообще домой не ходить?

— Федька, я тебе хорошо заплачу. Придумаем чего-нибудь.

— Зина, я запью.

— Вот если б ты не пил… — начал Позерман.

— Ага. Не пил, не ел… Только с тараканами дружил.

Следующие три дня Федя на работе не появлялся. По слухам, у него начался запой. Приходил сменщик, усатый боцман с какой-то подводной лодки. Но работа у боцмана не ладилась. Видимо, и субмарина его давно отправилась ко дну. Дядя Зина нервничал, звонил повару Бутырки домой. На четвёртый день Федя объявился. Лицо было опухшее и злое. Пончики получались кривые и невкусные. Бутырский повар заявил, что он не в форме, но утром всё будет в порядке.

Когда утром следующего дня Игорь приехал к «Парусу», его глазам предстало страшное зрелище. На месте кооператива он увидел почерневшие от пожара остатки того, что называлось «Парусом». От избушки остался один обугленный скелет. «Парус» сгорел до основания. Задняя дверь оказалась открытой, замок сбит. Чёрный лист жести над крышей напоминал кладбищенский крест. Оборудование для выпечки пончиков и японский «Рионис» пришли в полную негодность. Остаток двери поскрипывал от ветра.

— Это, я, значит, прихожу утром проспавшись, глядь, а она сгорела, — разводил руки в стороны Федя.

— Ты вчера питание выключил, масло слил? — допрашивал повара дядя Зина.

— А то! Порядок знаем.

— Подожгли нас, в милицию звонить надо, вон и канистра валяется, — ткнул в сторону пальцем Позерман. — Ты, Игорёк, иди, сегодня у нас выходной.

Игорь посмотрел на печальное лицо дяди Зины, на растерянного Федю и ему захотелось плакать. Стали собираться зеваки и принялись делать предположения, кто мог поджечь кооператив. Врагов кооперации в те годы имелось уже предостаточно: от самых мелких, вроде тараканов, до крупных хищников в лице исполкомов.

— А где твоя вешалка? — спросил Игорь Федю.

Повар только пожал плечами, взгляд его был непроницаем.

Вначале думали на недоброжелателей, вспомнили одного подозрительного типа в кепке. Как-то странно он глядел, покупал каждый день пончики, потом отходил к платформе и прежде, чем начать есть, крестил кулёк украдкой. Когда стали дознаваться, нашлись улики против Феди. Отпечатки пальцев на канистре были его. Вешалка тоже таинственным образом оказалась у Феди дома.

Дядя Володя потом рассказывал родителям Игоря, что улик особых против него не имелось, но бутырского повара вдруг словно прорвало:

— Что, ломовой я, что ли? Зина всё ходит вокруг: «Федя, давай, Федя жми». «Рионис» свой собирает. А кто на «Рионисе» работать будет? Федя? Федя не каторжной, я мужик вольной. Не мог больше. Вот и запалил её к едрёной фене.

Так в перестроечной Москве проявило себя всеми забытое явление, известное из истории под названием «луддизм» или движение разрушителей машин. Позерман только руки в стороны развёл:

— Что ж ты мне раньше ничего не говорил, Федька? Жечь было обязательно?