MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [22]

Если стоять так близко, она может легко снести неосторожную голову предателя Родины. «Не надо было слишком подходить к ней», — мелькнуло в голове Цепкина. Он набрал в лёгкие горячего воздуха и бросился вниз по лестнице быстро, как только позволяли его стариковские ноги.

^{Франкфурт 1999}

Когда разгоралась заря новой жизни

На вопросы о ранении Игорь Соломатин отвечал, что был ранен в Чеченскую войну. Левая половина тела плохо слушалась. Поэтому Соломатин передвигался с костылём. На груди он повесил медаль «За Отвагу», которую купил на толкучке в Лужниках. Он собирал милостыню, переходя из одного вагона метро в другой. Медаль вызывала уважение. Особенно хорошо подавали женщины среднего возраста, срабатывали материнские инстинкты. После двенадцати сдавал выручку старшему.

Было одиннадцать часов. На «Войковской» Соломатин решил купить сигарет и отдохнуть. Рядом с метро располагается железнодорожная платформа. Там, прямо у выхода со станции, стояли рядами бедно одетые старухи, торговали укропом, морковкой, водкой, шоколадом, сигаретами.

Редкие покупатели, тоже в основном старухи, бродили в поисках пропитания. Мужик в кепке держал у груди газету «Чёрная сотня». Приехавший в Москву рабочий люд бежал, не останавливаясь, вниз к метро. На ряды пенсионеров с товаром не обращали внимания. Игорь присел на груду пустых ящиков. Его не гнали: пару раз спросили, за что медаль. Он ответил: «За взятие Грозного». Больше вопросов не задавали, знали, что парень иногда приходит на станцию, сидит и в сторонке курит. Старухи между собой переговаривались: «Не мешай. Видишь, про войну думает».

Позади Соломатина был бетонный забор. Рядом с ящиками бетон почернел, здесь хорошо горело когда-то. По очертаниям угадывалось, сгорел киоск, не редкость на рынке. Это пятно пожара появилось несколько лет назад, в 1988 году, когда над Советской Страной разгоралась заря новой кооперативной жизни.

Летом восьмиклассник Соломатин решил подработать на каникулах. Так делали ребята в их классе. Он позвонил по телефону своему дяде Володе, кооператору с годовым стажем. По тем временам год в кооперации был приличным сроком.

Горбачёвские нововведения набирали обороты, и самые отважные бросили перчатку могущественному государству.

Дядя, услышав, что его молодой племянник горит желанием встать на скользкий путь, которым он идёт сам, подумал немного и согласился. Он верил в способности племянника.

— Только сразу говорю, работа нелёгкая. Потом не жалуйся. Зато начислю тебе без обмана, — пообещал дядя. — Приходи прямо к девяти завтра, Игорек. У ларька я тебя встречу.

Так Игорь попал в кооператив «Парус». Дядя Володя работал в «Парусе» бухгалтером: писал отчётности, высчитывал налоги, собирал счета, выдавал зарплаты и пристраивал знакомых хороших людей на альтернативную работу.

«Парус» не отличался броской красотой. Рядом с железнодорожной платформой «Ленинградская» притаился покосившийся киоск из сварных железных листов. Единственное окно украшали резные ставни с наличниками под русскую старину. Так нужно было, узнал впоследствии Игорь. Кооператоры зарабатывали приличные деньги, народ их не жаловал. А деревянные наличники под русскую старину как бы сообщали гражданам: «Глядите, мы, кооператоры, плоть от плоти — свои, русский народ». Над окошком размашисто рукой владельца было выведено масляной краской «Парус». Сверху над крышей киоска торчала обугленная металлическая труба, рядом с трубой из киоска криво выпирал гнутый лист жести, почерневший от дыма. Лист по мысли создателей символизировал парус быстроходного корабля. Из трубы шёл ароматный густой пар, голодные прохожие принюхивались, поглядывали на часы и становились в небольшую очередь. Хотелось поесть и свою электричку не пропустить.

В окне мелькала тельняшка. Лодочка «Паруса» вышла в океан кооперации и плыла по жаркой Москве, дымя трубой. Её матрос только успевал менять масло:

— Следующий.

— Почему у вас пончик на три копейки дороже государственного? Пончик семь копеек стоит, а у вас десять, — кричали из очереди в окошко далёкие от кооперации граждане.

— На рынок иди и торгуйся, — отвечала тельняшка. — Купил, иди лопай!

Несколько раз в день цвет из трубы менялся на голубой, а иногда, и на чёрный. Тогда из-под резных наличников избушки несло гарью, человек в тельняшке открывал двери и окно настежь. Сам выбегал наружу, чтобы набрать в лёгкие свежего воздуха. Очередь переговаривалась, иногда пытались вызвать пожарных.

— Причём здесь пожарные? Нечего тут стоять, перекур, — кричала тельняшка.

Тогда на окне появлялась табличка с надписью «Санитарный час».

Санитарный час сопровождался ударами железа о железо, звоном посуды и отборным матом. Через некоторое время из распахнутой задней двери на землю летели остатки сгоревшей продукции.

Дым улетучивался, очередь успокаивалась, табличка исчезала, мат стихал. В эти минуты обладатель тельняшки по имени Федя молил об одном, чтобы в неурочный час не занесло в избушку шефа.

Шефом «Паруса» являлся бывший инженер Электролампового завода Зиновий Яковлевич Позерман. Позерман с нахальным видом носил дорогую джинсовую куртку и пользовался автомобилем «Жигули» второй модели, в народе «двойка».