MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [15]

— Тёть Надь, можно добавки?

— Кушай, мальчик мой.

Она берёт со стола тарелку, идёт за второй порцией. Проходя мимо племянника, одной рукой легонько касается его головы, жёстких волос. Андрейка кусает корку хлеба.

Завтра предстоит тяжёлый день. Вставать ни свет, ни заря, ехать на работу. На работе все мысли лишь о нём одном, о племяннике. Потом спешить домой, готовить обед, а там уже и время ужина. Послушным растёт, не то, что окрестная шпана. Золотой мальчик.

Андрей Петрович делает широкие шаги своего утреннего пути. Раз-два, раз-два. Вдоль тротуара выстроились машины. До метро остаётся три минуты быстрым шагом, пятнадцать минут уже пройдены. В нос ударяет запах бензина, гари. Аромат травы остался навсегда на футбольном поле, в кунцевском детстве.

— Поел, Андрейка? Как дела в школе?

— Нормально.

— Если ты на Физфак собираешься, я поговорю с профессором Карагановым. Он такой вежливый, со мной в столовой всегда здоровается. Как там ваш Андрейка, спрашивает?

— А вы, чего?

— Я? Ну, отвечаю, он делает успехи по физике и по математике. Пятёрки у него. Караганов вдруг мне и говорит, пускай приходит к нам. Нам нужна талантливая молодёжь. Так прямо и сказал.

Андрей Петрович входит в метро. Поток людей плывёт под землёю, начинается утренняя давка, обычная для Москвы последнего времени. Город растёт, как раковая опухоль. Расползается в ширину, лезет вверх. По улицам стало невозможно проехать.

Нет, пешком, только пешком, пока есть силы и не застроены многоэтажками тротуары.

Грохот вагона укачивает. Андрей Петрович едет на работу с двумя пересадками. В руке его толстый портфель с книгами. На самом дне портфеля хозяйственная сумка.

Знакомство тёти Нади с Карагановым действительно оказалось полезным. То ли оценку на вступительном экзамене профессор подправил, то ли и в самом деле Андрейка сдал сам. Но сейчас трудно об этом судить. На устном вступительном экзамене, где отсеивали по-страшному, Караганов подсел рядом, спрашивал мягко, не так, как других.

— Не волнуйтесь, молодой человек. Подготовились? Рассказывайте.

Андрейка рассказывает, заглядывает в лицо профессора. Профессор слушает спокойно, не перебивает, не задаёт обычных вопросов, которые способны кого угодно сбить с толку.

— Вас Андреем зовут? Твёрдая четвёрка. Поздравляю.

Караганов жмёт руку мягкой ладонью.

— Спасибо.

— Идите, привет Надежде Васильевне, и пусть тётушка ваша не волнуется.

Андрейка вбегает домой, кричит сходу в кухонную дверь.

— Привет Надежде Васильевне!

— Что? Как экзамен?

Племянник выжидает минуту. Наслаждается напряженной тишиной за закрытой дверью.

— Караганову сдал. Четвёрка. Пускай, говорит, тётушка ваша не волнуется.

— Так и сказал? Ну, слава Богу.

Дверь раскрывается, тётя шумно выдыхает, обнимает племянника, целует. Потом, когда никто не видит, отходит к своей кровати, достаёт, озираясь, почерневшую иконку из выдвижного ящика. Ящик забит чистым постельным бельём. Иконка спрятана в самом низу, у дальней стенки. Она подносит икону к губам, шепчет.

— Спасибо, тебе, Заступница.

Андрей Петрович в последнее время должен поднапрячься. Докторская диссертация, работа над которой так слабо двигается, это страшный, адов труд. Ноша гнетёт, но не ломает. Не на такого напали. Он работает по десять часов в день, пишет, перечитывает, пересчитывает. На рабочем месте, в институте, он набивает текст на компьютер и сразу распечатывает, листы складывает в портфель: с бумаги удобнее читать. Посмотреть написанное можно и дома. Привычка никогда не расслабляться. Жизнь бьёт жестоко, если расслабился, потерял над собой контроль.

Вечером Андрей Петрович в забитом до отказу транспорте едет в другой конец города. По дороге надо не забыть купить сметану, яблок, хлеб, чай и макароны. Вагон трясёт. Рука привычно сжимает эспандер. Раз-два, раз-два. Левой, потом правой.

Он вспоминает свой короткий неудачный брак с Любой. Их последний семейный день.

— Я просил порядка. Это сложно? Порядок начинается с мелочей: с зубной щётки, с вымытой тарелки. Хочу сделать тебе замечание.

— Я убираю.

— Убираю, — передразнивает он. — Убирать нужно к месту и ко времени. А ведь я говорил, что…

— Тебе всё не так. Хватит, — кричит Люба. — Я тебе не служанка какая-нибудь!

Она с грохотом швыряет грязную тарелку на стол. Но театрального эффекта не выходит. Тарелка не разбивается. Тарелка из голубого сервиза, подаренного на свадьбу тётей Надей, сделана из прочного материала, удар о стол ей нипочём. Тёти Надины вещи — добротные.

— Я ухожу, — у Любы начинается истерика. Тарелка и та — против неё.

— Уходишь. Куда же?

— К маме.

— Хорошо. Давай. Только уходи немедленно, пока не передумала.

Люба кидает в клетчатый чемодан вещи из шкафа. Андрей Петрович стоит, оперевшись о косяк рукой. Смотрит. Изгиб его руки красив, он это знает. Бицепс слегка перекатывается. Губы сжаты в ироничной ухмылке.

Но жена, не обращая внимания, кидает вещи. Её лицо, в тон чемодану, покрыто красными пятнами. Фигура Андрея Петровича закрывает ей проход к двери. Чемодан захлопнут на один замок. Плохо закрыт, ненадёжно. Люба кричит:

— Отойди, дай дорогу.

Андрей Петрович ждёт несколько секунд, затем медленно отклеивается от дверного косяка.