MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [17]

Кое-как восстановив Сталинград, Цепкин перевёлся на строительство Волжской ГЭС в Жигулёвских горах. В горах неразорвавшихся фугасов находили поменьше, чем в городе, а главное — опытным строителям давали комнаты в бараках.

К концу пятидесятых ГЭС построили. Торжественно открыли станцию. Название у станции получилось витиеватое, но для тех времён вполне благозвучное и длинное, как сама плотина, «Волжская ГЭС имени ХХII съезда КПСС».

Жизнь потихоньку приходила в норму. Следовало поразмыслить и о семейной жизни и в первую голову увольняться из армии. Цепкин уволился на гражданку и устроился на тракторный завод — технологом. В новой своей гражданской жизни стал он отвечать за качество производимых на заводе тракторных деталей. Брак — дело на производстве ответственное.

И не только на производстве. В ту пору женщин, ищущих свою вторую половину, имелось кругом предостаточно. Наверное, и Цепкин смог бы найти для себя прекрасный вариант. Но он встретился с ткачихой вязальных машин Бабарихиной Марьей Гавриловной.

Бабарихина подметила его издали, на улице, спешащим семенящей походкой по своим тогдашним делам. Дела эти стёрлись из памяти Цепкина в тот же день по причине незначительности. Ткачихе он издали понравился, она не раздумывала долго и сама к нему подошла. Способ заговорить с незнакомым человеком она знала от своей матери.

— Вы оборонили? — спросила она, — я вот, иду, подняла, а вокруг никого нет.

Бабарихина поглядела в круглые от неожиданного вопроса глаза Цепкина. В руке она держала рублёвую бумажку.

— Так это не вы оборонили?

Цепкин похлопал себя по карманам, и согласился, что бумажка наверняка его. Так и познакомились.

Цепкину Марья Гавриловна понравилась. Была она полногрудая и широкобёдрая. Очень стабильная во всех отношениях. Марье Гавриловне бывший сапёр тоже нравился застенчивым характером. Для себя она особо отметила после двух месяцев знакомства, что сапёр-технолог не напивается с получки, как все мужики вокруг. Смотрелся маленький Цепкин на фоне Бабарихиной немного странно, но известно: в супружестве не это главное.

В первую ночь, однако, проклятая застенчивость сильно подвела Цепкина. Марья Гавриловна вздыхала, гладила бритую голову своего избранника и под утро заплакала. Ошибку Цепкин вскоре исправил. В 1960–му году родилась у него с Марьей Гавриловной дочка. Назвать её Цепкин хотел Кларой и настоял на своём. Имя Клара Цепкина выходило похоже на Клару Цеткин. А про Клару Цеткин он читал книгу и слушал один раз передачу по радио.

Жили они теперь хорошо, в центре, на площади Павших Борцов, в однокомнатной квартире.

Горячая и жадная до ласк Марья Гавриловна в кровати больше не плакала, к бывшему сапёру относилась с уважением, но без должного трепета. А Германн Соломонович, не имевший достаточного опыта отношений с женским полом, быстро привык к семейной рутине. И относился к супружеским обязанностям как к своего рода работе.

Работал Германн Соломонович на заводе всегда допоздна. Придя домой и наскоро перекусив, ложился в кровать. Обязанности, несмотря на усталость и недосыпание, исполнял, не уклонялся. После исполнения коих сразу засыпал. Жена ещё долго ворочалась и вздыхала. Не придав этим вздохам должного значения, Цепкин, а это выяснилось совсем скоро, совершил ошибку, или, говоря языком военным, стратегический просчёт.

Однажды в гости к Цепкиным пришли старые знакомые и боевые друзья — специалисты по разминированию города Сталина. Среди них был и полковник Швабрин Матвей Борисович, человек значительного роста и обладатель громкого командного голоса.

Сидели, выпивали. Весело кричали гости, радуясь застолью и ещё больше обильной выпивке. Стол, умело накрытый Марьей Гавриловной, ломился от закусок. Клара играла с тряпичной куклой в углу комнаты.

— Повезло тебе, Германн, с женой, — и хозяйка хоть куда, и красавица! — Швабрин говорил, наклонясь к Цепкину, но так, что слышно было в дальнем конце стола.

— Ну, да, и дочка вот растёт, — Цепкин показал рукой в угол. — Чего ещё человеку надо?

А у Марьи Гавриловны от комплимента, сделанного обаятельным полковником, покраснели щёки.

— Хотите ещё водочки, Матвей Борисович, с огурчиком? — спросила она.

— Наливайте всем, — закричал Швабрин. — За хозяйку этого дома! За её тёплые руки!

Когда гости уходили, Марья Гавриловна вышла проводить гостей. И на улице окликнула Швабрина.

— Это не вы оборонили? — Бабарихина показала пальцем мятый портретик Ленина на ассигнации.

Полковник обернулся. Губы его разъехались в улыбке.

— А то я иду, смотрю бумажка лежит, а никого уже нет.

Швабрин взял протянутые ему десять рублей, положил в карман. На секунду Марья Гавриловна задержала руки в ладонях Швабрина.

— Я про тост ваш вспоминаю. А у вас руки тоже тёплые, — сказала Марья Гавриловна.

Ох, хитра, Марья.

— Я в пять заканчиваю. После смены. Вы фабрику нашу знаете?

После описанного в квартире Цепкиных вечера прошло не так уж и много дней, когда Германн Соломонович и его супруга расстались навсегда. «Не сошлись характерами, — отвечали они, заранее сговорившись, на вопросы о причине разлада в их семье. — Обычная история».