Москва-41 - [53]

Опять в райкоме комсомола. Комитет ВЛКСМ милиции пришёл почти в полном составе и принёс решение на исключение из комсомола двух милиционеров за паникёрство. (Сорвали петлицы, выпороли канты.) Вот они, жалкие трусы! Бюро РК подтвердило решение комитета. Тут же, не отпуская домой, райвоенкомат призвал их и зачислил в команду для отправки на фронт».

Можно предположить, что эти двое в запасной полк не попадут. Их отправят прямо в окопы. Что ж, «эти жалкие трусы» тоже были пополнением. И, надо заметить, война — органика сложная. Зачастую и судьбы людей она направляла по своим, особым, иногда причудливым путям. Кто знает, кем в этой гигантской плавильне человеческого характера стали те милиционеры, споровшие петлицы перед предполагаемым вступлением в город немцев, а затем призванные и зачисленные в команду для отправки на фронт. Может, убиты в первом же бою где-нибудь под Тишинкой или Ермолином на Наро-Фоминском направлении. Может, перешли к немцам и воевали потом в составе Русской освободительной армии против своих же соотечественников, так и оставшись жалкими трусами. А может, стали хорошими солдатами и честно служили Родине, приближая Победу. Как говорят в народе, один со страху помер, а другой — ожил. Но в первом бою позади окопов с такими хлопцами, конечно же, надо было ставить заградительные отряды с пулемётами. Таковы законы войны.

Что же касается стихии беспорядков и жестокости расправы на московских заставах, где избивали бегущих и швыряли в пыль их добро… Москвичи, которым некуда и не на чем было бежать, останавливали малодушных, трусов и паникёров. В народе их называли просто — шкурники. Поэтому так легко, уже на следующий день, в городе был наведён порядок. 16 октября люди пытались навести его сами. Получилось очень неуклюже, жестоко, как в стихотворении Александра Блока: «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет/В тяжёлых, нежных наших лапах?» Бежавшие от народной судьбы, не желающие разделить с простыми бабами из очереди за картошкой страх быть убитыми осколками бомбы, в основном были людьми интеллигентными, образованными и, конечно же, читавшими стихи русского поэта. Говорят, на востоке, в Горьком, в Куйбышеве, других городах, удалённых от театра военных действий, ловкие и влиятельные люди этой породы к тому времени уже смогли создать для себя и своих семей «запасные аэродромы»: сняли квартиры, заполнили подвалы продуктами длительного хранения, предусмотрели даже возможность продолжения обучения своих детей в школах, открыв для них специальные классы со своими учителями и своим бюджетом.

Вот уж воистину: кому война, а кому…

Сталин, узнав о происходящем на улицах и на предприятиях Москвы, лично распорядился навести немедленный порядок. И он, как известно, был наведён. Говорят, когда ему доложили обстановку, в том числе и о происходящем на городских улицах, Крестьянской Заставе и Заставе Ильича, он сказал спокойным голосом:

— Ну, это не так плохо. Я думал, будет хуже.

Потом, обращаясь к А. С. Щербакову[90], добавил:

— Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину надо сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что нормальная работа транспорта, столовых и других учреждений обслуживания будет обеспечена.

Семнадцатого октября по московскому радио выступил А. С. Щербаков: «Провокаторы будут пытаться сеять панику. Не верьте слухам!» Два дня спустя было введено осадное положение.

Удивительно другое: о панике в Москве 16 октября ровным счётом ничего не узнали немцы и, следовательно, не смогли этим никак воспользоваться. Это — к вопросу о том, как работала их агентурная разведка и как работали наши органы госбезопасности…Кстати, о «работе» последних: в день московской паники в Москве на территории совхоза «Коммунар» по приказу Берии были расстреляны жёны бывших высокопоставленных военных Нина Уборевич и Нина Тухачевская.

Возможно, именно потому, что обстановка и на фронте, и в тылу резко ухудшилась, Г. К. Жуков назначил на Наро-Фоминское направление не В. Ф. Герасименко, а более надёжного Ефремова.

9

Армия упорно сражалась. У 33-й была особая миссия: её дивизии и батальоны оказались на направлении главного удара, и острие бронированного потока, который получил в Ставке Гитлера кодовое название «Тайфун» и в последних числах сентября рванулся из-под Рославля на Москву было направлено именно сюда, проносясь километр за километром по оси Варшавского и Минского шоссе, сметая на своём пути армию за армией.

Просматривая боевые донесения из дивизий и отдельных подразделений, командарм невольно обратил внимание на одну цифру, которая почти во всех сводках была неизменно высокой — пропавшие без вести. Выяснилось, что большой процент среди «безвестных» составляют москвичи. Например, в кадровой 222-й стрелковой дивизии пропавших без вести согласно поступившим сводкам было значительно меньше, чем в бывших ополченческих, получивших общевойсковые номера[91]. Вскоре предположения подтвердились: заградзаставы и военкоматы начали возвращать дезертиров назад, на фронт. Так,27 октября шифром из штаба Западного фронта поступила телеграмма следующего содержания: «Задержано более двух тысяч человек, ушедших с фронта. Срочно донести, почему Вами не приняты меры по наведению порядка и дисциплины в частях, вследствие чего люди 33 армии тысячами уходят с фронта в тыл».