Московская история - [95]

Шрифт
Интервал

— О, это точно, Ефимыч, — поддержали из угла.

— Совершенно обойдемся!

— Только и слышишь: тут новостройка, там новостройка. А нам, старому заводу, какое внимание? Ты глянь, у нас молодого приведут, он с порога ка-ак вертанет обратно. Даже взойти не хочет: у вас грязь, у вас шум. Плохие усло-о-овия. Молодой нынче сплошной академик пошел: давай ему такой станок, чтобы по-ихнему на гитаре играл да весь в розах был скрытый. Тогда он еще согласится возле него мочалкой своей чуток потрясти.

— Ха, ха, ха!

— Так. Насчет старого завода, — Ермашов резко прервал веселье, — я тоже думал. Понимаете, многим кажется, что он — существо неодушевленное. А я однажды видел его душу. Вот этими вот собственными глазами. Вот как вас.

В курилке воцарилась гробовая тишина. Рапортов, вздрогнув, обеспокоенно посмотрел на Ермашова.

— Что я понял в тот миг? Скажу. Что завод сильнее меня. Что он мне, слабому и отчаявшемуся, протягивает руку. Такое может случиться с каждым из вас. И у завода на всех найдутся силы. Вот вы, Ефимыч. Так, кажется? Вы с одиннадцати лет здесь. Так завод для вас… ну, я не знаю как сказать. Отчим. Вместо отца погибшего. А многие новостройки, вы правы, возникают без этой вот… заводской души. Вспомните, как в старину в деревне дом строили. Все соседи и родственники помогали, и в угол монетку закладывали, и святой водицей кропили, чтобы добрый дух удачи там поселился. Так и мы — в новостройку от себя можем заложить этот главный угловой камень, на котором стоять будущему заводу, чтоб он не просто перекати-поле для рабочих стал, а тоже — отчим домом.

Рапортов чувствовал, как мучительно волнуется Ермашов, с каким необыкновенным трудом подыскивает неловкие, непринятые в таком разговоре слова, как им тесно и неуютно в жестяных стенках курилки, где должны бы отскакивать соленым горохом шутки-прибаутки, разные вольности, которым не место на собраниях, а здесь они в самый раз. Сердце у Рапортова упало. Он необыкновенно сочувствовал в этот миг генеральному директору, бившему челом перед вольницей цеха, ради одного того лишь, чтобы оберечь от их неприязни начатое дело.

Курилка молчала. Ефимыч, засунув большие пальцы за ремешок ватника, губами перекидывал из угла в угол рта окурок изжеванного «беломора». Трудно было понять, что зреет в этом молчании: неловкость ли, равнодушие, насмешка. Тут были свои изъезженные дороги-заводи: о ЦСКА и «Пахтакоре», о нормах, о прогрессивке, о Кубе, о бороде Фиделя Кастро, о происках американского империализма в Ливане — на любую из этих тем тотчас найдешь отклик. Но то, о чем завел речь Ермашов… было каким-то угловатым, неудобным. О бабах, ей-богу, ловчее бы говорилось.

Сквозь шум цеха к жестяной огородке курилки неожиданно прорвался хрипловатый голос сменного мастера. Он строчил на таком наивысшем накале, что, казалось, и стены курилки враз сопреют, не выдержав пулевой атаки словечек.

— Опять… — орал мастер. — Я вам… Я эту… Чтоб… Вы мне… А ну, выходи!

И не успела курилка отреагировать на знакомый призыв, как разъяренная лапа мастера всунулась в проем, хватанула за плечо близсидящего Ермашова и поволокла к выходу. Рапортов выскочил вслед, уронив сигарету.

Целую секунду курилка, привстав, ждала. Эффект — внезапный обрыв на полуслове, как будто мастера выдернули из электросети. Затем с грохотом покатилось нечто железное, на что мастер наступил, должно быть, от впечатления. Курилка дружно присела в безмолвном, скрючившем животы веселье…


Промолчав с неделю, Алексей Алексеевич Лучич вернулся к прежним обязанностям. Но по мере того как шли дни, становилось ясным, что главный инженер стремится отстранить от себя все дела, связанные с начавшимся строительством «Колора». «Это пусть решит Ермашов», — говорил он теперь частенько. Если Ермашов отсутствовал, то вопрос застревал, тормозилось дело. «Я специалист по «Звездочке», — объяснял Лучич, — и не хочу быть дилетантом ни на каком другом заводе».

А про себя, в минуты одиночества, Лучич с глубокой грустью думал: мельчает нечто, для него всегда бывшее светочем жизни. Воспитанный по всем канонам интеллигентного круга, считавшего стыдным провождение дней «просто так», без духовного труда во имя идеи, еще с юношеских высоких накаленных революцией лет Лучич знал, что идет в самом главном русле новой промышленной эпохи. Как инженер, он выбрал отрасль самую передовую. Он занимался производством, имевшим для страны главенствующее значение. Наука меняла параметры, и его занятие становилось день ото дня все важнее, все значительнее. Он привык работать в области, ради которой отодвигались на второй план все остальные нужды. И вот вдруг теперь ему говорят: подвинься. Сократи то, сократи это, и ради чего? Народу нужен цветной телевизор. Ширпотреб, в сущности говоря. И это теперь считается важнейшей задачей Производства! Такой завод, как «Звездочку», бросить под ноги ширпотребу. Разве это не мельчание? Люди начинают думать только об «удовлетворении потребностей». Аппетиты растут с каждым днем. Личное уже превалирует над общественным. Недаром все чаще то брак выскочит, то небрежность. Иные уверяют: это оттого, что производство становится сложнее, требования к рабочему уровню повышаются. А Лучич знает: это леность, это разболтанность! Это — от стремления ублажать себя, раз тебе твердят, что удовлетворение твоих потребностей и есть главное задание жизни. Горько придется расплачиваться.


Еще от автора Елена Сергеевна Каплинская
Пирс для влюбленных

Елена Сергеевна Каплинская — известный драматург. Она много и успешно работает в области одноактной драматургии. Пьеса «Глухомань» была удостоена первой премии на Всесоюзном конкурсе одноактных пьес 1976 г. Пьесы «Он рядом» и «Иллюзорный факт» шли по телевидению. Многие из пьес Каплинской ставились народными театрами, переводились на языки братских народов СССР.


Рекомендуем почитать
Дни испытаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


В таежной стороне

«В таежной стороне» — первая часть трилогии «Рудознатцы», посвященной людям трудной и мужественной профессии — золотопромышленникам. Действие развивается в Сибири. Автору, горному инженеру, доктору технических наук, хорошо знакомы его герои. Сюжет романа развивается остро и динамично. От старательских бригад до промышленной механизированной добычи — таким путем идут герои романа, утверждая новое, социалистическое отношение к труду.


Ивановский кряж

Содержание нового произведения писателя — увлекательная история большой семьи алтайских рабочих, каждый из которых в сложной борьбе пробивает дорогу в жизни. Не сразу героям романа удается найти себя, свою любовь, свое счастье. Судьба то разбрасывает их, то собирает вместе, и тогда крепнет семья старого кадрового рабочего Ивана Комракова, который, как горный алтайский кряж, возвышается над детьми, нашедшими свое призвание.


Год со Штроблом

Действие романа писательницы из ГДР разворачивается на строительстве первой атомной электростанции в республике. Все производственные проблемы в романе увязываются с проблемами нравственными. В характере двух главных героев, Штробла и Шютца, писательнице удалось создать убедительный двуединый образ современного руководителя, способного решать сложнейшие производственные и человеческие задачи. В романе рассказывается также о дружбе советских и немецких специалистов, совместно строящих АЭС.


Истоки

О Великой Отечественной войне уже написано немало книг. И тем не менее роман Григория Коновалова «Истоки» нельзя читать без интереса. В нем писатель отвечает на вопросы, продолжающие и поныне волновать читателей, историков, социологов и военных деятелей во многих странах мира, как и почему мы победили.Главные герой романа — рабочая семья Крупновых, славящаяся своими револю-ционными и трудовыми традициями. Писатель показывает Крупновых в довоенном Сталинграде, на западной границе в трагическое утро нападения фашистов на нашу Родину, в битве под Москвой, в знаменитом сражении на Волге, в зале Тегеранской конференции.