Московская история - [23]

Легко понять, что мы с Женей процветали. Мы настолько погрязли в благополучии, что приобрели новейшего выпуска радиоприемник «Рига-10», в деревянном ящике под орех. Но этого Жене показалось мало, и как-то вечерком он привел в гости такого застенчивого паренька, что его от гиперболической скромности почти не было видно. С некоторым усилием протолкнув гостя в дверь, Женя объявил мне, что это известный всему заводу радиолюбитель, чуть ли не главный зубр экспериментального цеха. Паренек, увидев меня, полузадушенно вжался в стенку, как будто ему предлагали обняться с дрессированным удавом, и в великом ужасе прошептал свое имя. У него вышло что-то вроде «Фисиваль».

За время ужина зубр-радиолюбитель осилил четверть чашки чаю и один укус бутерброда, но, как только Женя его выпустил из-за стола, весьма энергично кинулся к нашей «Риге-10», вмиг раскурочил ее на маковые зернышки, ловко переделал «чистую» средневолновую шкалу на короткие шестнадцатиметровки, затем резво запихнул все обратно в ящик под орех и облегченно улыбнулся. После этого его желанию немедленно уйти от нас домой мы уже не могли препятствовать.

— Видала? — сказал Женя, когда закрыл за зубром двери в передней. — Гений. Ты знаешь, он меня спас.

— Ка-ак?..

— Когда Баландин с гавриками ушел, сижу я у печки и горюю. Положение — хуже губернаторского. Вдруг он подходит. Прямо ко мне. Говорит: любопытно посмотреть, что тут у вас не в порядке. Почему печь режим не держит? Я, говорит, слесарь. И позвольте за ради так взглянуть. Я позволил, а он печь наладил. И все дела.

— …Как его зовут, я не расслышала. Он сказал Фестиваль?

— Фирсов. Валя.

Вот, оказывается, кто был мой благодетель.

— Я усвоил: никогда не надо бояться, что кто-то уйдет. Пусть! Дело не в количестве людей, которые толкутся на участке. А в их интересе. Интерес! Вот в чем суть. А теперь самое страшное: я, мастер, не обладаю возможностью этот интерес в работе закрепить. Как и чем? Нет у меня в руках рычага. Надежного. Кроме призывов — ничего. Ну, раньше, скажем, когда была война, люди семь шкур с себя снимали — так это ради победы; был высший смысл в жестокой дисциплине. А сейчас? Десять лет прошло после победы. Люди устали напрягаться. Им нужен интерес. Они хотят конкретного улучшения своей жизни. Я не могу на прежней ноте орать «давай-давай». А что я, мастер, могу им дать? Кругом ограничен. А мне бы только одну возможность: поощрить по заслугам и наказать по заслугам.

Меня захватили врасплох рассуждения Жени, я опустилась на кованый сундучок Ангелины Степановны, стоявший в передней, и из под меня вырвалась соседская кошка. Она громко плевалась и вопила, чем вызвала эффект появления своего властелина, а также нашей благословенной хозяйки. Благодаря этой встрече вечер закончился обменом реплик, из которых явствовало, во-первых, что грубые живодеры, неспособные любить животных, прямая угроза развитию социалистической нравственности (автор реплики сосед по фамилии Шварц); во вторых, что паршивая носительница блох вряд ли сойдет за объект развития социалистической нравственности; в-третьих, что некоторые «элементы», прикрывающиеся фронтовыми заслугами бывших «родственников-генералов», наживаются на эксплуатации излишков государственной жилплощади, неизвестно за какие достоинства пока не изъятой у них, что давно пора сделать при такой нужде народа (автор — сосед по фамилии Шварц); в-четвертых, загремел совет немедленно извиниться, иначе одному радетелю нравственности оторвут голову, дадут в руки и пустят в таком виде вон из квартиры (автор реплики — мой муж), и наконец, в-пятых, давайте все лучше немедленно разойдемся по комнатам, зажав рты и заткнув уши (это — я).

Кошка тем временем оскорбленно лакала в кухне молоко, оставив нас самих разбираться в недопустимом обращении с ее хвостом. Наша хозяйка прервала ее занятие, внезапно выбросив кошку в форточку.

Через пять минут кошка вернулась через дверь, властным мяуканьем и царапаньем давая понять, что ее намерение допить молоко остается в силе. Сосед по имени Шварц вышел из столбняка, схватил кошку в объятия и пообещал, что заявление о наших бесчинствах с живой природой завтра же будет отослано куда надо.

— Теперь держитесь. — Ангелина Степановна, дрожа как осиновый листок, присела у нас в комнате на антикварное изделие. — До вас у меня жила тоже очень милая пара. Но он мне никак не дает нажиться. На излишках жилплощади. Этот Шварц. Боюсь, что и нам грозит разлука.

Еще никому не удавалось спокойно сидеть на любимых кошках соседей по коммунальным квартирам. И мы с нашей хозяйкой напряглись в размышлениях, как остановить карающую десницу Шварца и наладить с его кошкой атмосферу доверия и взаимопонимания. Кому охота среди зимы бегать искать комнату внаем, которую и летом-то найти непростое дело! Впрочем, так же как в остальные времена года.

Как ни странно, санкции задержались. Мы не сразу сообразили, что нашим благодетелем совершенно неожиданно стал Фестиваль: сосед Шварц оказался любителем радиопередач на волне шестнадцати метров! Он с удовольствием приникал к заколоченной двери, разделявшей наши комнаты, как только раздавался неестественно русский голос, с железным акцентом.