Московская история - [121]

Шрифт
Интервал

— Ребята, — сказала Алиса, — слушайте фантастическую вещь: в этой комнате прошло детство Евгения Фомича. Мы с вами находимся в его родовом поместье. А? Здорово?

— Забавно (старый юноша). Хоть мы все, безусловно, где-то родились.

— Но в отличие от нас человек приглядывает за своей ипотекой, — пожала плечами обладательница короткой юбки. — А вот ты, папка, сумеешь хотя бы припомнить, где пролетели мои детские годы?

— Спроси у мамы (старый юноша).

— Из тех лет ей запомнились только твои измены. Тогда это относилось к разряду трагедий. Итак, я абсолютно безродна. Что вы на это скажете, Евгений Фомич?

— Скажу, что в человеке позднее всего формируется память. Зато берет свое с лихвой. И хуже нет, когда с нею нечем расплатиться.

Алиса налила в высокий стакан водки, протянула Ермашову.

— Нет, а все-таки… — она задумчиво присела на коврик прямо у его ног. — Ну, у кого из нас сохранилась комната детства? А?

Кто-то высказал мысль, что для этого надо родиться в деревне, там простор для патриархального чувства. А Москву так основательно перетряхнули за последнее десятилетие, столько порушили и вдобавок понастроили, что не только комнат, улиц прежних не найдешь. И зачем городскому жителю память о коммуналках? Подумаешь, «родная развалюха».

— Вот именно! — взвизгнула тоненьким голоском полная девушка в больших круглых очках. — Современность в динамике комфорта. Люди ценят удобства, а не воспоминания.

— Умница, — похвалил молодой человек с буквой «О» вокруг рта, — революция не Христос, чтобы накормить семью хлебами всех. Главное, что ей удалось сделать, это пробудить у людей аппетит. Теперь все хотят квартиру с удобствами.

— Точно! Патриархальное чувство? Выдумки! Я с деда москвичка, родилась в Скатертном, живу на Волгоградском проспекте, а спросите, кто у меня соседи? Сплошная деревня. Плюнули на простор и родную хатку ради ванн и четырех программ по телеку.

Алиса пошевелилась возле ног Ермашова, взглянула снизу:

— Отведайте водочки. Это польская, «Экспортова».

Ермашова трогала ее доверчивая поза, он чувствовал живую гибкость ее плеч, опиравшихся о его колени. Странно мало времени понадобилось для того, чтобы войти сюда и занять среди незнакомых людей положение самого близкого к хозяйке человека. Это оказалось удивительно легко сделать. И Ермашов несказанно радовался этой легкости — все-таки он сильно устал от трудностей, с которыми совершались все его собственные дела. Здесь от него не требовалось борьбы — какое же это удовольствие! Он поразился такому открытию. Неужели можно вообще жить иначе? Не добиваясь.

В комнате, где когда-то его отец и мать пили чай под низко висящей лампой в шелковом голубом абажуре. Это мелькнуло. Уже оживленно и согласно собеседники раздували огонь затронутой темы.

— Да! Да! — кричала, девушка в круглых очках. — Они — сюда, мы — туда! На картошку! Стирание граней между городом и деревней!

— О нет, друзья, все не так просто, — старый юноша ладошкой пригладил седую челочку вниз. — И уже внуки ваших, Неля, досточтимых соседей забудут вкус многих даров природы. Как вы, например, не помните, что вот здесь, на Арбате, в рыбном магазине, напротив аптеки, продавались сушеные снетки — крошечные серебристые рыбки, они водятся в северном озере, где их надо ловить. Но у кого теперь есть время ловить крошечных рыбок? Экая мелочь, непредусмотренная планом. Ах снетки, что за божественный вкус! Целая гора этих рыбок, легких, как пух.

— Нет…

— Я помню батистовые блузочки на женщинах, мужские льняные брюки, пуховые одеяла. Увы! Наши внуки уже вынуждены будут довольствоваться синтетикой, а питаться им придется только крупой, если вовсе не химическими витаминными таблетками. Ибо остальное тоже может исчезнуть, как исчезли крымские яблочки с одичавших после войны яблонь в Крыму. «Сорт» исчезнет, друзья мои, под напором техпрогресса, лелеющего золотую мечту человечества: чтобы все получать по щучьему велению. Пусть трудится уголь, нефть, электроэнергия! И человек распарывает землю, качает из нее соки, затыкает электростанциями реки, вытаптывает леса. Невиданные доселе мощности, невиданные потоки энергии поражают воображение человека мощью, как тут не сдаться, не возопить восторженно, что теперь сама печка и съездит, и сварит, и согреет, а Иванушке не стоит и беспокоиться по мелочам. Человечество смотрит уже не вниз, на свое единственное добро под ногами, а на космические пространства. Вона всего! Сколько! Хватай, пользуйся, чего прогресс понаделал! Охота была над зернышком там каким-то трястись, в земле, грязи копаться, от зари до зари росточек оберегать, ждать когда он еще вырастет да созреет. То ли дело техпрогресс — чисто, красиво, быстро. Тяп-ляп — получай премиальные. Сиди дома на диване, играй в домино. Готовь внукам синтетическо-технический электронно-голый мир.

Все молчали, завороженно глядя в пухлый рот говорившего. Неожиданно для себя Ермашов рассмеялся.

— Жуткую картину вы изобразили. Но, к счастью, абсолютно фантастическую. Человечество не пострадало от изобретения топора и колеса, лодки с парусом и парового котла. Заверяю вас, все дальнейшие действия человечества в этом направлении, ныне именуемые техпрогрессом, тоже не выйдут ему боком.


Еще от автора Елена Сергеевна Каплинская
Пирс для влюбленных

Елена Сергеевна Каплинская — известный драматург. Она много и успешно работает в области одноактной драматургии. Пьеса «Глухомань» была удостоена первой премии на Всесоюзном конкурсе одноактных пьес 1976 г. Пьесы «Он рядом» и «Иллюзорный факт» шли по телевидению. Многие из пьес Каплинской ставились народными театрами, переводились на языки братских народов СССР.


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


В таежной стороне

«В таежной стороне» — первая часть трилогии «Рудознатцы», посвященной людям трудной и мужественной профессии — золотопромышленникам. Действие развивается в Сибири. Автору, горному инженеру, доктору технических наук, хорошо знакомы его герои. Сюжет романа развивается остро и динамично. От старательских бригад до промышленной механизированной добычи — таким путем идут герои романа, утверждая новое, социалистическое отношение к труду.


Ивановский кряж

Содержание нового произведения писателя — увлекательная история большой семьи алтайских рабочих, каждый из которых в сложной борьбе пробивает дорогу в жизни. Не сразу героям романа удается найти себя, свою любовь, свое счастье. Судьба то разбрасывает их, то собирает вместе, и тогда крепнет семья старого кадрового рабочего Ивана Комракова, который, как горный алтайский кряж, возвышается над детьми, нашедшими свое призвание.


Год со Штроблом

Действие романа писательницы из ГДР разворачивается на строительстве первой атомной электростанции в республике. Все производственные проблемы в романе увязываются с проблемами нравственными. В характере двух главных героев, Штробла и Шютца, писательнице удалось создать убедительный двуединый образ современного руководителя, способного решать сложнейшие производственные и человеческие задачи. В романе рассказывается также о дружбе советских и немецких специалистов, совместно строящих АЭС.


Истоки

О Великой Отечественной войне уже написано немало книг. И тем не менее роман Григория Коновалова «Истоки» нельзя читать без интереса. В нем писатель отвечает на вопросы, продолжающие и поныне волновать читателей, историков, социологов и военных деятелей во многих странах мира, как и почему мы победили.Главные герой романа — рабочая семья Крупновых, славящаяся своими револю-ционными и трудовыми традициями. Писатель показывает Крупновых в довоенном Сталинграде, на западной границе в трагическое утро нападения фашистов на нашу Родину, в битве под Москвой, в знаменитом сражении на Волге, в зале Тегеранской конференции.