Московская история - [107]

В такие мгновения начальник отдела кадров садился в красное дерматиновое креслице и начинал массировать свои заслуженные футбольные коленки под брюками. Он никак не мог восстановить равновесие между собой и накренившимся над пропастью миром, в котором жили нынешние молодые люди, никак не соответствовавшие его понятию «рабочий». А тем более понятию «Звездовец».

Черное солнце угрожающих трудностей неумолимо поднималось над «Звездочкой». Алексей Алексеевич Лучич чувствовал, что настало крайнее мгновение. Есть жертвы, которых приносить уже нельзя. Их величина превышает их смысл.

Лучич позвонил министру. Помощник соединил его через небольшую паузу.

— Я слушаю, Алексей Алексеевич, — раздался в трубке слегка приглушенный, как будто усталый, голос Петра Константиновича.

— Меня беспокоят наши дела, — сказал Лучич. — Я хотел бы приехать поговорить о них.

Министр молчал, и Лучич понял, что нужны еще какие-то аргументы.

— У меня ощущение, что было бы неплохо и Ермашову участвовать в этом разговоре.

— Я всегда рад тебя видеть, Алеша, — голос министра приблизился, стал яснее, четче, оттенок усталости исчез. — Но… пусть Ермашов достроит «Колор». Сейчас это главное. Не будем его отрывать от дела.

Трубка вспотела и заскользила в ладони Лучича.

— Петр Константинович… и все же…

— Да, да, пожалуйста, слушаю тебя.

— Когда мы строили «Звездочку», мы делали вклад на века. Сейчас, мне кажется, мы гонимся за времянками. Стоит ли так преувеличивать их значение?

— Думаю, что и приуменьшать не стоит. Впрочем, это уже иной разговор. И весьма, кстати, важный. Так что я буду рад выслушать твои соображения по этому поводу. Мы найдем время, помощник тебя известит. Спасибо, что ты позвонил, Алексей Алексеевич. Желаю здоровья.

Лучич долго сидел, облокотившись на стол, обняв ладонью выпуклые борозды лба. «Я становлюсь старчески болтлив. Суетливо, заискивающе болтлив. Мерзко, мерзко, — думал он. — Есть нечто наступающее, к чему мы не готовы со своими сложившимися представлениями. Мы строили, это было естественное следствие революции, и за нами укоренилась тенденция строить. Как единственная панацея для удовлетворения нужд. А тенденции совершенствовать, развивать, переоснащать ко времени то, что уже имеем, — мы не родили. Беречь — этого мы не знаем вообще. Это у нас не ассоциируется с созиданием. Вот в чем была ошибка. Мы не научили наследников бережливости. Научили только тому, что умели сами — строить. Строим и строим, а за спиной у нас гуляет ветер».

Лучич отнял ладонь ото лба, его пулеметной очередью прошило воспоминание: гомон молодых голосов в гулком зале, где заседал в обычный день технический совет наркомата. Непривычное ожидание в то утро всегда пунктуального Серго. Но вот растворились кремовые, с тяжелой бронзовой ручкой двери, нарком вошел, сел на обычное место, у овального стола, и тотчас начал говорить первый оратор. Кажется, это был начальник цеха с завода «Динамо»: положенные десять минут, проблема, анализ причин, необходимые меры по устранению неполадок. Уложился как хронометр. Голос умолк, но Серго не отозвался, сидел, углубившись во что-то отвлекавшее. Потом поднял руку, сделал указание референту записать в блокнот (это сразу же превращалось в приказ по наркомату, со всеми вытекающими мерами), а сам встал, извинился за нездоровье, поручил кому-то продолжать заседание и уехал. Больше Лучич не видел наркома живым. Тот слабый жест руки… теперь резал память, терзал скрытым смыслом. Что в нем было — ужас внезапно открывшейся истины, бессилие перед заблуждением, сомнения в собственной правоте? Знак остановиться или знак продолжать без него? Лучич откинулся на спинку кресла, оно закряхтело, стреляя суставами.

В ту глубокую осень завертели ранние вьюги, и по ночам бураны одевали Москву в пушистые белые наряды, делая из нее красавицу в хрустальных сережках сосулек. Вот если бы только спящую — да разве с Москвой сладить? Не успеют отзвонить куранты, она, неугомонная, уже вскочила и топчет снежные меха миллионами ног, протекторами грузовиков и автобусов, грязнит и травит белые ковры песком и солью, растопляет в слякоть, и тут кидаются дружно месить приехавшие в необъятных составах поездов и прилетевшие на самолетах. Где уж ей, Москве, нежиться в тишине, лелеять убор, беречься от рук, ног, локтей, тюков, детишек, обязательного ритуала московских покупок, экскурсионных набегов, уличных очередей за пирожками и газетами, от своеволия строителей, захватывающих целые улицы заборами своих стройплощадок.

«Колор» тоже отхватил хороший кусок земли, и в его заборе окрестные жители не преминули проделать несколько необходимых, по их мнению, ходов сообщения. Одна-дыра служила, например, для сокращения пути до популярной в здешних местах столовой под названием «Ласточка № 113». Гораздо удобнее было прошить наискосок двор «Колора», чем тащиться в обход по проезду, если ноги становились не так резвы, а горло само извергало песню «Ромашки скрылися». С дырами и их клиентурой находился в обостренном конфликте носатый доброволец Лев, которого любители «гипотенузы» услужливо величали комендантом. Их смущала только одна подробность: Лев постоянно носил в руке молоток, а в кармане горсть гвоздей, и у него была странная мания заколачивать удобные дыры, причем довольно крепко. Строители тоже сначала посмеивались над «добровольцами», никак не беря в толк то, что они называли «пылью». Стоило какому-нибудь строителю шаг шагнуть, как уже бежали «эти», «комсомольцы», «шефы», бодай их, и ну подтирать, мести, поливать водой — не стройка, а мотание нервов. Вдобавок звездовцы, или как их там, оказались непорядочными людьми. Ведь как поступают порядочные люди? Не успели строители, скажем, к сроку положить настил, они ругаются, понятно, но оборудование не завозят! Ждут, и все чин чинарем. А эти — и ругаются и завозят! «По графику»? — говорят. «Вы отстаете», — говорят. Приходится плиточникам на брюхе ползать под машинами, класть настил между столбиками, изворачиваться, будто у себя в ванной. Нет, этим людям ничего объяснить нельзя. У них один Ермашов чего стоит. Ни одной бумажки не «скорректирует». В таком аду, в чистоте этой ихней, два раза оставлял стройуправление без прогрессивки. Или Ижорцев. Посмотреть — ничего мужик, улыбается и бабам нравиться должен. Такие умеют иногда рукой махнуть. Этот — нет. Сразу бегом к своему Ермашову. Глядишь, минут через сорок въезжает черная «Волга», и генеральный директор чапает в шевровых ботиночках. Если кто из строителей ведрышко краски обронил — пройдет и след пропечатает. «Мы, — еще произнесет, — в Москве строим, у нас должна быть столичная культура». Все могут со столичной культурой подождать, пока уйдут строители, — эти же не могут. Им и на стройке культура нужна. У них, видите ли, оборудование уникальное. «Пыль» его может испортить. Так что, строить или «не пылить»?!