Московская история - [106]
Иногда, даже на работе, в круговерти бесконечных поездок на стройплощадку «Колора», на совещаниях у Лучича, он в проблеске мгновения вспоминал свою тихую, ароматно чистую квартиру, где дочь, лежа в кроватке, совершала свои гимнастические виртуозности сардельками ножек, хохотала беззубым, жадно готовым к лакомствам ртом, которым сразу и принималась обрабатывать хоть бы и отцовский палец, только попадись, и сердце у него подпрыгивало от радости.
«Колор» в то время уже подводили под крышу, и шла комплектация оборудования. Ермашов проявлял неукротимую расторопность: он непостижимым для обыкновенного человека образом оказывался в курсе всего, что делалось и производилось на машиностроительных заводах, продавалось иностранными фирмами в Советский Союз или можно было получить по соглашениям СЭВ. Всего этого оказывалось не так уж много; иной раз переговоры о контрактах в Совимпорте наталкивались на политические ограничения, сдерживавшие иностранные фирмы от выполнения нужного ассортимента по советским заказам. Электроника была областью стратегической, ее развитие определяло промышленный потенциал страны. Ермашов, возвращаясь подчас из министерства с пустыми руками, сердито шутил: «Дядя Макс боится, что продаст нам линию для производства швейных машинок, а мы станем делать на ней пулеметы». И чтобы успокоить душеньку, отправлялся в экспериментальный цех к Фирсову.
А там дым шел коромыслом, и Фестиваль буквально не покладая рук творил автоматы, машины, откачные установки одну за другой, не находя даже времени перекинуться словцом с друзьями. Другие слесари-машиностроители тоже были временно освобождены от всех иных заказов, и цех полностью был занят только изготовлением оборудования для «Колора». Между плитами, на которых стояли в сборке чугунные остовы, сновал озабоченный и возвышенный Павлик. Его меловое, с огненными глазами лицо склонялось то тут, то там над чертежами, и иногда, постукивая палкой в пол, он тихонько говорил Фестивалю:
— Это наш звездный час, помни, Валентин. Станешь Героем, не забудь меня на банкет позвать, грешного.
У Лучича на совещаниях начальники цехов, уже не смея, как прежде, громко и открыто нападать на «затею» Ермашова с «Колором», тем не менее настойчиво жаловались на появившиеся трудности в работе, на постоянные отказы в обеспечении цехов и на то, что на изношенных станках в связи с этим ухудшается качество изделий. Приходится наверстывать за счет людей, требовать от рабочих дополнительного напряжения сил, и уже многие недовольные «придирками» ОТК то и дело грозятся увольнением.
Ермашов, крайне занятый делами «Колора», на этих совещаниях почти не появлялся, у себя в кабинете был неуловим, а на переданных ему «от Лучича» рапортах ставил неизменную резолюцию: «Придется потерпеть». Ижорцеву он говорил, когда тот рассказывал ему о недовольстве и обидах начальников цехов «Звездочки»:
— Ладно, вали пока все на меня, Сева. Вот построим «Колор», тогда им, родимым, сполна вернем и еще в ножки поклонимся. «Не пропадет ваш скорбный труд». Пусть пока потерпят. Они же звездовцы, политграмоту лучше меня знают: без них ничего не будет. Им здорово трудно, конечно, но облегчить-то нечем. Могу только себя подставить: колотите, родимые, для отведения души. Я современный монстр, я бездушный деляга, я бессовестный карьерист, но зато мы построим «Колор»! Иначе — будет еще одна законсервированная стройка, могила выброшенной на ветер незавершенки, памятник нашей глупости и неумелости!
Но напряжение в цехах «Звездочки» росло. Настроение усугублялось еще и тем, что опять не смогли приступить к строительству запланированных жилых домов — все фондовые материалы с аппетитом слопал «Колор». Очередникам давали квартиры только из городского лимита, и у многих рухнула надежда на скорое новоселье. Тут уж забил тревогу начальник отдела кадров. Посыпались заявления об уходе, особенно от молодых рабочих. Старый футболист боролся как лев за каждого из них: приглашал к себе в кабинетик на первом этаже, мурыжил и уговаривал примерно так:
— Ты где живешь, на вокзале под лавкой? Ах нет? В отдельной двухкомнатной? Родители, сестра замуж вышла? Так радуйся, что семья у тебя вон какая! Придешь с работы — племяша понянчи. Хорошее занятие! Ишь, он отдельно жить хочет, сестринский дитенок ему надоел! Больно нежный. Тебе который годок? А батьку своего спроси, он в котором возрасте эту отдельную получил? Ему не шумно по общежитиям да коммуналкам было? А тебе, еще и разряда приличного не дотюкался, вынь да положь квартиру? Ну-ка, где твоя совесть, байстрюк? Забирай назад заявление. Иди, работай, и будь скромнее.
«Байстрюк» с холодным безразличием выслушивал спич и шел оформлять «бегунок». Некоторые, подушевнее, пробовали слегка просветить бывшего нападающего:
— Работать и быть скромнее? Нет, не понял. Не тот идеал. Не вызывает раздумий. Даже колебаний. Просто не хочется. Хоть талон на дубленку предложили бы, что ли… все-таки жизненное. Но, в общем, и это мелко. Не зацепит, нет.
Затем, оставив оцепеневшего от подобного гола в свои ворота начальника отдела кадров, спокойненько забирали трудовую книжку, ничуть не осознавая всего ужаса шага: ухода со «Звездочки»!
