Москит - [33]

Разбитое зеркало осыпало их сверкающей пылью. Лицо Нулани было совсем близко. Как быстро она повзрослела, вновь подумал Тео. И все-таки еще почти ребенок. Он рассмеялся, и принялся подшучивать над ее «зеркальными страхами», и гладил ее как маленькую девочку, напуганную ночным кошмаром, и уговаривал не верить приметам.

— Вы ведь вернетесь из Англии, правда? — всхлипнула Нулани. Его скорый отъезд в Лондон на премьеру фильма приводил ее в ужас. — Такого не может быть, чтобы вам не разрешили? Вас пустят обратно, да?

Они сидели рядом на разбитом катамаране. Суденышко до половины утонуло в песке, на дне выросла гора мохнатой кокосовой скорлупы, от сидений остались трухлявые планки. Нулани рассеянно ковыряла песок ногой в старенькой сандалии, сунула глубже, и шнурок развязался. Тео наклонился, чтобы завязать, пальцы не слушались, упускали шнурок, касаясь теплой кожи с налипшими песчинками. Нулани вздрогнула, и Тео без труда прочитал ее мысли: она думала о том, что он еще никогда так к ней не прикасался.

— Я вернусь! — сказал он, выпрямляясь. — Никогда — слышишь? — никогда не сомневайся в том, что я вернусь. — Тео приложил ладонь к ее щеке. — Даже если случится что-нибудь непредвиденное — затянут с визой или задержат рейсы из-за здешних беспорядков, — ты не должна волноваться. Помни, что я обещал вернуться. И я вернусь, пусть и с опозданием. Я не смогу жить вдали от тебя. Не обращай внимания на плохие новости! А ты пообещай мне рисовать в мое отсутствие. — И он поцеловал ее — у него разрывалось сердце при виде муки на ее лице.

А потом Нулани ушла, навстречу стенаниям матери, унося с собой нежность его прикосновений. Красное платье флагом полоскалось на ветру, пока не растворилось в туманной дымке. Тео остался на берегу. Наедине с ночью.

На обратном пути его сопровождали далекие полицейские сирены и ритмичные вздохи моря.

У самого края Аида Гроув, на пологом склоне недалеко от Суманер-Хаус, кокосы не росли. Здесь ничего не росло. Почва была голой и безжизненной — ни травы, ни кустов. Ничего, кроме заблудшего дерева тамаринда. Когда-то и этот кусок земли плодоносил, когда-то он был частью кокосовой рощи, принадлежавшей владельцам Суманер-Хаус, но эрозия, небрежность и суеверия людей превратили его в пустошь, бесполезную, заброшенную. Согласно местной легенде, в стародавние времена бродячий шаман изнасиловал здесь девушку-служанку и оставил умирать. После многодневных поисков обезумевший от горя отец нашел тело дочери, и скорбь его была так велика, что боги из жалости к несчастной девушке превратили место ее гибели в пустошь. Позже здесь совершались обряды человеческих жертвоприношений. Одно преступление потянуло за собой целую цепь злодеяний, и люди старались обходить это место стороной. Здесь не пасли скот и дети не запускали воздушных змеев, а с наступлением темноты никто даже не приближался к проклятому пустырю. Время от времени местные власти устраивали здесь пуджас в надежде снять проклятие, но никакие молитвы не помогали. Не так давно военные попытались приспособить пустырь под свои цели — как стоянку для машин и пост наблюдения за кораблями, однако Аида Гроув даже армии оказалась не по зубам. Теперь и солдаты тут не появлялись. И лишь Викрам облюбовал это место. Случалось, приходил в самое пекло, просто чтобы посидеть под тамариндом, бездумно наблюдая за игрой солнечных пятен на земле. Викрам не ответил бы, почему его сюда тянет. В свои семнадцать он был выше многих взрослых мужчин и полон сил, несмотря на тяготы детства. Последнее время он маялся от безделья. Ждал, когда Джерард пошлет его на операцию. Но хотя тот уже вернулся в город, а кто-то абсолютно невиновный уже расплатился за убийство министров, Джерард тянул со следующим заданием.

— Терпение, терпение, — повторял Джерард. — Дам знать, когда момент придет. Недели через две-три Главный пришлет гонца с приказом. А пока слоняйся по городу и не лезь ко мне.

Однажды вечером, залившись араком по самое горло, на пути домой Викрам услышал знакомые звуки храмовых песнопений. На острове, он знал, еще остались уголки, где по-прежнему отмечали Дипавали, праздник огней.[9] Его семья всегда праздновала Дипавали. Пошатываясь, Викрам направлялся к Аида Гроув. Жирные, отливающие синевой сороки в ветвях тамаринда тревожно застрекотали.

В быстро сгущающейся темноте ярко вспыхнуло окно: служанка Терси включила свет на кухне, голую электрическую лампочку. Опекун Викрама не давал о себе знать вот уже много месяцев. Терси и гадать перестала, когда его ждать. За работу он ей платил, деньги Викраму присылал исправно, все довольны — так чего же переживать?

Сегодня весь вечер завывали полицейские сирены: где-то на берегу, говорят, стреляли. Терси решила назавтра сходить в город и побеседовать со своим приятелем Суджи — он всегда знает свежие новости. Викрама до сих пор нет — должно быть, как обычно, пьет в городе. Терси ему давно не указ. Она проверила, все ли в порядке на кухне, выключила свет по всему дому, оставив лишь фонарь на веранде, и отправилась в постель.

А Викрам тем временем нетрезво топтался на пустыре. Что-то не давало ему покоя. Что-то тут сегодня было не так. Свет фонаря на веранде еле дотягивался до тамаринда. Викрам поднял глаза. Что-то свисало с самой верхней ветки, неуклюже, как сломанная кукла, раскачиваясь от легкого бриза. Медленно и бесшумно Викрам приблизился к дереву. Гигантский маятник чуть колебался взад-вперед, в темноте напоминая фрагмент картины.