Мортал комбат и другие 90-е - [24]

Короче говоря, мой музыкальный вкус был совершенно несформировавшимся. На дискотеках и по телевизору крутили одних и тех же исполнителей. Папа принадлежал к поколению, слушавшему молодого Кобзона. Мама, имевшая до начала девяностых виниловую коллекцию с мировыми хитами семидесятых-восьмидесятых, видимо, растерялась от многообразия новых направлений и навыки отбора музыки потеряла. Да и никого больше не интересовал виниловый проигрыватель – он был сослан в темноту верхнего ящика шкафа. С ним отправился пестрый гарем из пятисот с лишним пластинок. Его заменил модный двухкассетный магнитофон Sanyo. На нем мы слушали всю ту галиматью плохого качества, которая кочевала из дома в дом.

В общем, я была совсем не прочь послушать живых, хоть и разлагающихся, панков, и Маша тоже. Поэтому в четверг Лена принесла нам три нарисованных от руки билета: название группы, время и место – Дворец культуры. Да-да, именно тот, где спустя неделю хор девочек в белоснежных рубашках исполнит «Поет зима, аукает» Свиридова.

Я всегда предпочитаю знать врага в лицо. Источником справочных знаний была «Большая советская энциклопедия», под тяжестью томов которой прогибались три полки книжного шкафа за зеркальными дверцами. На нужную букву были «Панипатские битвы», потом сразу шел «Панкратий» – растение семейства амариллисовых. Панков не было.

За ужином спросила у родителей.

– Панки? Это такие… как сказать, ну, в общем, рокеры, которые… м-м-м… как сказать…

– Не признают общепринятого уклада жизни, пьют, курят и не моются, – сурово закончила мама. – Нечего на таких концертах делать.

– Пусть идет, – примирительно сказал папа, – там же будет кто-то взрослый?

– Ленкина сестра и ее друзья. «Разлагающийся труп» – это друзья ее парня, – сболтнула я, не подумав.

– Что? Какой еще труп?

– Разлагающийся.

Мама замерла с ножом в руке.

– Это просто название. Они же панки. Ты же сама ска…

– Никакого концерта.

– Пусть идет, – настойчиво повторил папа. – Если надо, могу сходить с вами.

Представив, как в сопровождении папы я захожу на концерт, я заранее покраснела до ушей. Но через несколько дней родители, видимо обсудив вопрос моей самостоятельности, разрешили мне идти с подругами, однако договорились, что вернусь домой не позже десяти вечера.

– Гуля сказала, надо соответствовать.

– Чему?

– Панк-тематике.

– И как мы будем соответствовать?

– Ну, накрашенные черным глаза, рваная одежда, кожаные рюкзаки.

– Родители потом никуда не отпустят еще год. И где мы возьмем рваную одежду?

– Порвите нерваную.

– Ага, сейчас.

– Уже иду рвать.

– Ох, ну ладно, что с вами сделаешь, такими правильными? Что-нибудь придумаю, чтобы вы не слишком выделялись.

В пятницу Лена принесла в школу два аккуратных полиэтиленовых свертка. Маше досталась красная футболка со старушкой, у которой не было верхней части черепа и было видно мозги. У меня была черная футболка: портрет Ленина с красным хаером.

Вечером я намалевала глаза как могла, натянула футболку и джинсы и быстро, пока не увидели родители, вышла из квартиры.

Дом культуры по вечерам именовался «клубом». Его принарядили в гирлянды из обычных электрических лампочек.

На входе – я даже приостановилась от удивления – собрались панки. Молодые люди с неумело слепленными хаерами, девушки в рваных колготках поверх цветных лосин. Вся эта черно-разноцветно-патлатая толпа выглядела со стороны монолитно, но не враждебно. Поэтому я не стала дожидаться подруг на тридцатиградусном морозе и вошла в ДК. Внутри на меня обрушился гомон сотни голосов, а от плотно стоящего табачного дыма я едва не задохнулась. Я отдала шубу гардеробщице – тетеньке с недовольным лицом. Еще бы – она привыкла брать одежду у людей, которые пришли на концерт симфонической музыки или в крайнем случае на выступление ансамбля русского танца. Панк-рок в святилище Дома культуры ее определенно оскорблял.

В зале было не разобрать ничего дальше пяти метров. В дыму сновали те же патлатые тени. Обычные зрители стояли вдоль стен, как стеснительные девчонки на дискотеке. Ряды сидений были убраны и оставляли свободную площадку перед сценой. На ней разыгрывался голый по пояс гитарист, иногда он говорил что-то невидимому человеку за кулисами.

Я ждала подруг, размышляя, к какой кучке все-таки прибиться – к обычным гостям или панкам. Была я, несомненно, обычным подростком, но наличие футболки с Лениным давало повод задуматься, не нужно ли сегодня вступить в противоположный лагерь. Пока я размышляла, переводя взгляд с одних на других, меня нашли Маша и Лена. С ними была Гуля со своим парнем. Все вырядились в футболки с рисунками и выглядели нелепо.

Со сцены загромыхало вступление без мелодии и ритма. Потом музыканты представились. В «Разлагающийся труп» входили: Вован Намбар-ван, Лёха Самокат, Саня Мазахакер и еще двое с менее оригинальными именами. Солист начал орать в микрофон что-то нечленораздельное. Толпа пританцовывала в такт.

Солистом был Вован Намбар-ван.

– Панк-рок жив! – выкрикивал он в перерывах между песнями.

Песни друг от друга не отличались, поэтому скоро я перестала пытаться понять, что к чему. Лена и Маша кривили губы. Пьянеющая и курящая толпа оттеснила нас к стене, но мы и не возражали.