Мортал комбат и другие 90-е - [22]

Сочиненное таким образом свидание должно было состояться в среду после уроков. Но в назначенное время Хава не пришла. Абзал помог нарисовать стенгазету, выпил чаю и отправился восвояси.

Утром мы не дождались Хаву на углу моего дома и пошли в школу без нее.

На второй день мы забеспокоились. Дома у Хавы телефона не было. Заходить к ней мы побаивались из-за брата.

Галина Ивановна смотрела на нас с удивлением.

– Мне казалось, вы с ней дружили. Они вчера уехали. М-м-м… не помню город. Ее мама срочно забрала документы. Что случилось – я точно не поняла.

Глядя на наши огорченные лица, добавила:

– Не расстраивайтесь, она вам, наверное, напишет.

Мы молчали, потрясенные новостью. Нужно было сказать об этом Абзалу. Маша и Лена отвели эту роль мне. Я собиралась с духом два урока. Но не успела.

Мы шли на химию и встретились в узком коридоре с ашками. Абзал по неуклюжести зацепил рюкзаком Серёгу. Серёга мгновенно отреагировал толчком в грудь. Абзал покраснел и ответил звонким ударом в лицо. Мы восхищенно смотрели на катающихся по полу первобытных мужчин. Их растащили. Абзал утирал лицо, я подала ему рюкзак.

– Калбит ты чертов, – отчетливо сказал Серёга.

Болельщики замерли. Серёга шагнул на опасную территорию, из всех слов выбрав самое оскорбительное. Прощать такое было запрещено.

Спустя минуту подруги оттащили меня подальше от толпы, в которой в смертельной схватке смешалось человек двадцать. Зазвенело окно во двор, выбитое чьим-то запущенным, как праща, рюкзаком.

В холл выбежали учителя. Толпа испуганно рассосалась.

На уроке я вышла за мелом и услышала разговор учителей пролетом ниже. Завуч по воспитательной работе и учительница казахского взволнованно решали, что надо делать:

– Директор вернется только в понедельник.

– Соберем линейку или поговорим с каждым классом?

– Что ты им скажешь, чтобы не обзывали друг друга калбитами?

Линейку все-таки собрали. Была завуч по воспитательной, Татьяна Петровна, и несколько старых учителей. Они заметно волновались.

– Дети, мы собрали линейку для того, чтобы поговорить о сегодняшнем происшествии. Вы знаете, что Казахстан – многонациональная страна. Мы веками жили в дружбе и согласии. Наша страна – наш общий дом. И мы не имеем, да, не имеем права оскорблять друг друга по национальному признаку. – Завуч повернулась за поддержкой к Салтанат Кожиакпаровне, та еле заметно кивнула. – Ну и что, что кто-то сказал что-то, обозвал казахом, или украинцем, или ингушом. Все мы люди, все мы человеки… Мы многонациональны… хотя это уже было… и любим всех… – Она покашляла в платок.

Я смотрела на Татьяну Петровну поверх опущенных голов и видела, что она никогда не сможет выразить свои мысли и что лицо ее сдулось, как воздушный шар.

– За недопустимое поведение Абзал Орикбаев и Сергей Алексеенко исключаются из гимназии. – Слушатели громко охнули. – Да, с сегодняшнего дня. Зайдите ко мне за документами. И вообще. Чтобы больше такого не было! – Снова появился платочек. – Вы всё поняли?

Мы опустили глаза в пол и молчали.

– Идите в классы.

Через несколько дней Абзал и Серёжа, пошатавшись по кабинетам завуча, директора и завотделом образования, вернулись в школу. Разумеется, никто не собирался всерьез исключать двух олимпиадников.

* * *

Пару месяцев спустя я получила от нее письмо с куцым «Россия» в качестве обратного адреса. Она кратко сообщала: у нее все хорошо, она ходит в школу, а семье пришлось уехать из-за проблем с братом. К тому времени до нас уже дошли слухи, что Адам что-то натворил. Что именно – родители тщательно скрывали.

В конверте было накрепко запечатанное вложение. Она просила передать его Абзалу и никому больше не рассказывать о письме. Так как обратного адреса не было, я мысленно пообещала ей выполнить обе просьбы. Обещание никому не рассказывать я нарушила двадцать лет спустя.

О Хаве мы больше ничего не слышали.

– Все-таки скажи мне, что из этого правда?

– Ты поверил?

– Поверил.

– Значит, все правда.

– Но все-таки неправдоподобно.

– Ты уж определись.

– Вот Хава – она была?

– Была.

По моему тону Кирилл понял, что в ответе скрывается подвох.

– Именно такая, какая у тебя в рассказе?

– Не совсем. Но мы в самом деле ходили вместе в школу.

– И Адам тоже был?

– Это художественная литература. Мне была важнее точность описания фона, чем отдельных персонажей. Беру форму и наполняю ее новым содержанием. Вот ты, человек Кирилл, например. Я могу взять и поместить тебя в рукопись и сделать рыжим и в очках, которые ты ежеминутно поправляешь. И отца твоего сделать проходимцем, а не доктором наук.

– Оставь меня так, как есть, пожалуйста.

– Герой просил оставить его так, как есть.

– Но ведь ты, родители – вы есть на самом деле. И я видел, как ты вчера говорила по фейстайму с Машей.

– Но мы не те же самые, что в рассказах. Как персонажи на самом деле мы не существуем. – Я помолчала, раздумывая, не сказала ли слишком много. – Да и тебя, может, тоже нет.

Разлагающийся труп

– Поет зима – аукает, мохнатый лес баюкает стозвоном сосняка. – Это мы, вторые альты.

Обычно нас не замечают в общей массе – нас всего пятеро в хоре на сто девчачьих голосов, и наши партии никогда не бывают ведущими. На сегодняшнем выступлении мы чувствуем свою важность, тем более потому, что начинаем последнюю песню.