Морской закон, рыбья правда - [55]

— Тревон никогда меня не предавал, — проговорил он с безупречными интонациями и гневным напором прирожденного дипломата. — Ни разу. И я никогда не терял ни богатства, ни влияния, ни связей. Ты имеешь шанс в этом убедиться. Если видения о моем прошлом вновь придут к тебе, а ты по каким-то причинам не будешь держать язык за зубами.

С этими словами он поднялся и вышел.

Разгневанный уход оскорбленного человека это напоминало мало: скорее, паническое бегство. Или что-то посередине.

Еще и угроза эта дурацкая. Хоть обижайся на него.

«Браво, — сказала Зура самой себе. — Мо-ло-дец».

* * *

Когда Зуре было двадцать три года, брат решил осесть, жениться на дочери владельца трактира, обустроить свою харчевню и зажить припеваючи.

Причем он не собирался держать притон для таких же как он отставных вояк, о нет! Это было бы заведение в приличном районе для приличных людей: рантье, служащих, зажиточных ремесленников…

— Куда приятнее, чем кобылам хвосты крутить, да? — белозубо смеялся он. — Эх, еще бы можно было нескольких жен завести, совсем хорошо. Но здешние женщины толсты, полногруды, мне и одной хватит.

Ему тогда было лет около тридцати; он был красив, говорил ровно и без всякого акцента — словно родился в Роне. Нездешний разрез глаз и белизна кожи, правда, не давали спутать его с местным, но в глазах той самой полногрудой дочери трактирщика они придавали ему особую прелесть.

Будущий зять, видимо, счел Зуриного брата человеком оборотистым. Поладили быстро, он одолжил ему свою лучшую стряпуху и помог устроить заведение. Денег Камилу хватало: Зура согласилась отдать ему и свою долю из общих сбережений.

Правда, когда оформляли купчую на трактир, в договоре было только имя Камила: по законам Роны незамужняя женщина может владеть недвижимостью только с согласия отца или брата.

— Да зачем, — сказал Камил, — или думаешь, я тебя обижу?

Зура не думала. К тому времени она уже почти не сомневалась, что дай Камилу волю — он ее и подносы таскать припряжет, и замуж выдать попытается с выгодой для себя.

Поэтому она просто пожала плечами и сказала:

— Как знаешь.

На следующее утро с утра зарядил дождь: самая паскуда уезжать по раскисшим дорогам. Поэтому тот день Зура провела в недостроенном трактире, на чердаке, слушая, как молодая жена брата суетится внизу, а сам брат покрикивает на маляров, что штукатурили стены изнутри.

Жена брата пришла к ней в обед, принесла супа и настойки.

— Ты бы не уходила, Зура, — сказала она нерешительно, комкая передник. — Камил очень тебя сильно любит. Он сам не свой. Но гордый и не скажет.

Зура хмуро на нее поглядела.

— Ты тоже гордая, я знаю, — поторопилась добавить невестка. — Но что делать? Женщине нужно мудрее быть, делать первый шаг. Ведь вы же родная кровь, одни в целом мире. Сейчас уйдешь — потом всегда будешь жалеть.

— Не бойся, денег обратно требовать не буду, — хмуро сказала Зура.

— Это, конечно… — невестка вновь помяла передник, неловко устроилась на голом полу рядом с Зурой (та сидела, скрестив ноги). — А если убьют тебя? В одиночку-то? Каково будет Камилу?

Зура расхохоталась.

— Кто, думаешь, берег его шкуру последние восемь лет? Одной мне будет даже полегче.

На следующий день стояла прекрасная погода, и Зура ушла, не оглядываясь. Больше она в тот город не возвращалась. И даже не увидела, какие у Камила и его жены пошли дети. А ей было немного любопытно, похожи ли они на нее. Нет ли среди них девочки, которую он назвал «Зура» (сильная) или «Зейлар» (зоркая)…

Хотя куда там. В Роне девочкам давали имена цветов.

* * *

На следующий день у Зуры разыгрался жар. Все виделось смутным, зыбким. Тени скакали по стенам и говорили нечеловеческими голосами. Плыли по ветру конские гривы, брат Камил входил и выходил прямо через стену, грозил ей чем-то. В бреду Зура вновь становилась маленькой и бессильной, пыталась спрятаться, сползти с кровати. Но кровать тянулась и тянулась белым ледяным полем, все не кончаясь.

Потом появился Лин, взял ее лицо холодными пальцами. Зуру вырвало, и жар отступил. Совсем как тогда, в поездке.

Впрочем, может быть, это ей привиделось.

По-настоящему Лин объявился уже на следующий день. О чем они говорили, Зура толком не помнила; помнила, что маг извинялся, и довольно прочувствованно. Корил себя за вспышку темперамента, пытался что-то объяснить. Зура его останавливала. Ей все было понятно; дело житейское.

Потом потянулись одинаковые дни выздоровления.

Если бы не сводящее с ума безделье, Зура даже радовалась бы, что ей приходится лежать в постели, тогда как у Лина и минутки свободной не было. Он постоянно пропадал в каких-то салонах, на каких-то приемах, на совещаниях — тайных и не очень. Сопровождал его почти всегда Тиан. Антуан оставался с Зурой. Не то чтобы по-настоящему приглядывал за ней, но общаться в огромном доме было не с кем, а Антуан, как истинный сын своего народа, толком никогда не мог заткнуться. Даже в одиночестве он всегда бормотал себе под нос.

Поэтому львиную долю времени он проводил у кровати Зуры, рассказывая ей разные байки. Она не возражала, хотя от некоторых историй ум заходил за разум. Думали эти рыбы не как люди, это точно.