Морской узелок. Рассказы - [3]

Команда «Пятерки» — на полубаке, «у фитиля», как говорится по старому обычаю: перекурка. Курили. Проверяли, усвоил ли кличку Буек; он отозвался — его хвалили. Степушка успел выпросить у кока старый бросовый бачок, насыпал в него песку и «пригласил» Буйка. Должно быть, пес получил хорошее воспитание у прежних хозяев: аккуратно сходил в бачок и потом очень мужественно загребал по палубе задними лапами. Море пса не пугало, да, может быть, он уже и плавал раньше. Увидев, что всем надоел, пес очень уверенно сгреб в кучку сигнальные флаги у мачты, вздохнув, улегся на них и сладко задремал.

Хренков ходил по тральщику. Достав из кармана чистейший белый платок (мыт у китайца на берегу), он мазнул им по поручню, по планширу, по днищу шлюпки и смотрел, нет ли где пылинки. Покачал, крепко ли принайтовлен буек, и крикнул на бак:

— Кто крепил буек?

Буек мигом проснулся, подпрыгнул мячиком с кучи флагов, скатился с бака и, кинув лапы на пояс боцмана, вильнул хвостом.

— Ах, чтоб тебя! Кто, говорю, поплавок крепил?

— Я, Завалов.

— Перекрепи!

— Есть «перекрепи»!

— Шторм двинет — сорвется, пойдет поплавок гулять по палубе — людей перекалечит. Будешь за ним гоняться. Понял?

— Есть «понял»! Креплю что надо! — отвечает Завалов, пробуя найтовы пальцем, как струну.

— Инда гудит!

Больше Хренков не мог найти непорядка. Все было вычищено, продраено до невозможности.

— Пошел на место! — приказал Буйку Хренков.

Буек убежал на бак, улегся на флаги, положив нос меж лап, и следил за боцманом, кося глазами.

— Сигнальщик, на мостик.

Завалов бегом кинулся на мостик… Замелькали красные флажки на семафоре. Командир смотрев в бинокль на «Семерку». Хренков стоял у борта и, прикрыв глаза козырьком ладони, вслух читал без бинокля приказ флагмана:

— Приготовиться к спуску… траль… на траверзе… первой… вехи…

Вмятина

Поравнявшись с указанной вехой, тральщик № 5 замедлил ход, поджидая парного тральщика «Тройку».

Парный подходил, чтобы сцепить с «Пятеркой» трал. Команда «Пятерки» стала по борту с мягкими кранцами.[1] И боцман был с кранцем своеручного изготовления: чуть побольше других, и плетение мастерски «пущено» узором.

— Не чешетесь? Что, у вас кранцев нет? — сердито буркнул боцман на «Тройку».

— Мы еще не красились, — спокойно ответил боцман с «Тройки».

— А чужого борта не жалко?

— Нам и твой борт свой, а не чужой, — ядовито ответил боцман с «Тройки».

Тральщики сошлись: полетели легости, меж обводами бортов мягко закружились кранцы. Подали кормовую, носовую, шпринг. Командир «Тройки» перепрыгнул за борт парного тральщика. Пока он в рубке с командиром «Пятерки» совещался над картой минных полей, откуда начинать, а у кормовых лебедок налаживали трал, свободные от дела матросы стояли по бортам и старались «уесть» чем-нибудь другой корабль. Боцманы стояли особняком, облокотясь на планшир, и говорили о своем: где достать настоящей олифы, цинквейсу, сурику, кистей и что лучше — прибавить в краску «лачку» или не надо.

— Эй, на «Пятерке»! Зачем на борт балласт ложите?.. Корабль кренит.

Хренков покосился: это с «Тройки» кто-то по адресу Степушки, — минер подошел к борту с Буйком на руках похвастаться плавучим псом.

Степушка еще не успел придумать ответа, как за него вступился свой, сигнальщик Завалов:

— Степушка-то? Это одна видимость, братишки. Он от нежности надулся. Это в нем воздух.

Завалов намекал на последний приказ по отряду: флагман объявил особую благодарность Степушке за самоотверженную работу с минами.

— Ну, ты! — рассердился Степушка, не успев понять, в чем соль.

На «Тройке» поняли… и ответили не сразу.

Завалов «посолил» из щепоти на ладонь и сдунул, что значило: «Ага, крыть нечем!»

— Как пса назвали? — помолчав, спросили с «Тройки».

— Буек…

— Хо-хо! Поплавок с буйком!

На обоих бортах засмеялись. Хренков вмешался в спор:

— Придем в порт, я своих ребят пошлю к вам палубу мыть, да и вас пора с наждаком продрать!

«Тройка», нечего говорить, рядом с «Пятеркой» казалась грязноватой. Команда ждала, что скажет свой боцман: слово теперь за ним.

Боцман с «Тройки» взглянул на дымовую трубу соседа и спросил, как будто просто продолжая прежний разговор:

— А вмятину-то тебе все не выправили, Егор Степаныч?

У Хренкова стрельнуло в контуженное ухо — прямо в цель! Вмятина от осколка вражеского снаряда на дымовой трубе была для Хренкова, как выражаются врачи, «болевым фокусом».

— Кабы дыра, давно бы заделали! — ответил Хренков, намекая на течь в днище «Тройки».

— А ты сделай на трубе дыру да наложи пластырь!

— Трал спускать! — послышалось с мостика «Пятерки».

— Есть!

Боцман с «Тройки» засвистал. То же оставалось сделать и Хренкову — он не успел ответить.

— За мной останется! — крикнул он на «Тройку».

Тральщики разошлись.

«Служим революции»

Порядочно трепало, ветер разгулялся и развел волну. На мачте «Тройки» взвился красный флаг — знак, что есть «улов». В трал попала мина. Оба тральщика замедлили ход, но было поздно. Минреп у мины оборвало тралом. Мина всплыла и заныряла на волнах. В свежий ветер нет ничего досадней и опасней такой «гуляющей» мины.

Командир «Пятерки» приказал:

— Спросить флагмана: «расстрелять» или «подорвать»?