Морской узелок. Рассказы - [2]

У Хренкова пресекся голос.

Старшина музыкантов, думая, что оратор кончил речь, приставил ко рту корнет-а-пистон и как-то животом подал знак музыкантам. Однако и сам он, и все оркестранты тут же спохватились: речь только еще началась.

Один лишь бас-геликон крепко гукнул раз, испугался и, выпучив глаза, закрыл ладонью амбушюр своей громогласной трубы.

Боцман Хренков сурово сдвинул брови и, грозно глядя в растерянное лицо контрабасиста, нашел наконец голос и заговорил своим знаменитым в отряде басом, так, что, пожалуй, и на рейде было слышно:

— Вот! Ну что ты сделал? Ты испортить мог торжественный, хоть и горестный момент! Но нет, никто не испортит нам нашей глубокой печали. Ты сам себя уничтожил, друг… Глядите, товарищи, он выходит хоронить героев и даже трубу не почистил.

И в самом деле, хоть и на геликоне играло солнце, но тусклее (или это так всем показалось после слов Хренкова), чем на других трубах.

— На советском флоте, какая бы ни была печаль, все должно так сверкать, чтобы сердце прыгало! Скоро, долго ль, мы должны пойти в великий бой и пойдем — за дело Ленина! А потом мы, после победы, придем сюда, на гору, и тихо скажем нашим погибшим бойцам: «Победа, товарищи, победа! Враг уничтожен на всех морях!» Теперь дуй! — прибавил тихо Хренков, ненавистно глядя в лицо геликонца.

Оркестр грянул. Только у геликонца свело губы, словно он лимон съел, и он никак не мог выдуть звука. А у парня из глаз по щекам покатились слезы.

— То-то! — отводя от него взгляд, буркнул Хренков. Он, щурясь, окинул недовольным взором скат горы, покрытой густо сорняками.

Пониже горы виднелись белые под красной черепицей домики опрятного городка, а дальше, за щеткой мачт рыбачьих баркасов, — исчерна-синий рейд, подернутый серебром ряби. И лиловая даль моря под белесым небом… Чисто, как на акварели!

Плавучий пес

Хренков не мог успокоиться: возвратясь с похорон, матросы нанесут на корабль пыль — у всех в желтой цветени от сорной травы и ботинки и брюки чуть не по пояс. А этот парень с геликоном еще выдумал объясняться:

— Ты пойми, Егор Степаныч! Разве я без сердца? Мази выдают что на корнет, что на мой бас, а какая поверхность? Сравнить нельзя. Кабанья голова в мою трубу влезет…

— Что ж тебе, позолотить трубу?

— На что лучше! — отозвался геликонист, не поняв, что боцман ядовито шутит. — Весь бы оркестр позолотить: красота!

— Эх ты, кумпол! — Хренков отвернулся.

На корабле еще неприятность: на палубе вдруг тявкнул пес. А ребята, стоя кружком, хохочут.

— Откуда пес на корабле? — загремел Хренков.

— Степушка, докладывай!

Матросы расступились. Вперед вышел Степушка. У него на руках барахтался явно молодой, почти щенок, но крупный пес.

Степушка протянул боцману пса:

— Гляди, Егор Степаныч: лапа — во! Плавучий пес, должно быть.

— Где взял?

— Как с похорон шли. Мальчишки вели его топить за молом. Я отнял.

— Топить пса? Эх ты, мальчик с пальчик!

Ребята загрохотали.

— Мальчик с пальчик!

Удачно сострить — значит не только развеселить других. Егор Степаныч и сам смягчился:

— Если будешь гадить…

Егор Степаныч пошевелил пальцами над псом так, что, право, можно было испугаться за щенка… Пес ласково тявкнул и потянулся лизнуть грозную руку.

— Ишь ты! — усмехнулся боцман. — Не робкого десятка. Кличку дали?

— На ваше желание, Егор Степаныч, — политично ответил Степушка.

— Раз пес плавучий, именовать Б у е к.

Степушка опустил пса к ногам боцмана.

— Буек! — позвал Егор Степаныч.

Буек подпрыгнул и положил передние лапы на пояс боцмана.

— Принять на снабжение.

Команда «Пятерки» принялась за уборку корабля. Пора бы щелочить котлы — в них накопилась накипь. Когда щелочат котлы, почти всей команде отдых. Но командир отряда Егурнов (он держал флаг на «Семерке»), по предложению команды «Пятерки», отдал приказ завтра с рассветом идти в море и в честь погибших опять тралить поле № 63 — то самое, где произошел печальный случай. А на мачте у конца мола с вечера трепался сигнал, обещая свежий ветер, если не шторм, наутро.

— Развеять горе в споре с бурей! Чего же лучше, — сказал Степушка.

Но и нельзя было медлить с работой: зафрахтованные Совнаркомом РСФСР итальянские грузовые пароходы прошли Босфор и через сорок часов вступят в наши воды. Им надо приготовить безопасный ход в бухту.

К рассвету настала тишь. Берег, продрогнув за ночь, натягивал на себя с моря плотное одеяло теплого тумана. На кораблях с бока не видно кормы. На тральщиках заливались, как жаворонки перед солнцем, дудки боцманов. Набрякшие за ночь, тяжело висели вымпела.

Первым поднял якорь тральщик № 5. Зазвонил машинный телеграф. Взвыла, послав в горы «поросячий хвостик» крика, сирена. Запела за кормой вода. Тральщик уверенно, как слепой в своем доме, привыкший к каждому повороту и уголку, вышел за мол.

За номером пятым через равные отрезки времени пошли другие и легли на заданный курс в кильватерном строе.

Дохнуло. Туман, словно скомандовавши «убрать койки», проворно скатился в длинный рулон облаков. Открылось море. Солнце «прочеркнулось» в щель меж дальним берегом и облаком с обрезным нижним краем и, окрасив все в киноварь и сурик, ушло под тучу. Будет серый день с крепким ветром.