Морской сундучок - [13]
…На улице зацокали копыта, заскрипели колёса, запахло борщом, хлебом, и на площадь вкатилась русская полевая кухня, на которой сидел повар, невысокий пожилой солдат с медалью. И сразу же вокруг него появились дети. Целая площадь детей! С мисками, с кастрюлями, банками. И солдат, дядя Федя, открыв котёл, стал наливать всем борщ.
Они с братом тоже пришли. Но у них не было посуды. Тогда Федя, онкель Федя, достал свою алюминиевую миску, обтёр её и, наполнив до самого верха, протянул им с вкусным — ох, каким вкусным! — куском хлеба…
Мы переглянулись. Так вот зачем звал нас старый повар, вот о чём так хотелось ему рассказать!
А он, заметив наши взгляды, сказал:
— Онкель был совсем маленьким, ганц кляйн. — И повар задержал у груди руку, показывая, какого роста был солдат дядя Федя. — Но борща и хлеба у онкеля Феди хватало для всех детей. Фюр аллен киндерн.
Немец вспомнил, как помогал онкелю Феде топить кухню, раздавать хлеб, и вдруг решительно сказал:
— Если б не онкель Федя, я бы никогда не стал поваром! А так всю жизнь готовлю, плаваю и в разных странах, где только мог, кормил голодных детей.
Он улыбнулся и, уже прощаясь, вздохнул:
— Вот хотел угостить и вашего товарища. Но Федя спит. Спит онкель Федя.
И снова стало тихо, только где-то качнулись колокольцы, будто нежно повторили: «Онкель, он-кель…»
Мы разом заговорили: вот ведь как бывает! Столько лет прошло, а дядя Федя, если жив, и не знает, что вспоминают его сейчас. И где? В Японии! Запомнился солдат дядя Федя человеку на всю жизнь. Штурман улыбнулся:
— Наш-то Федя тоже ростом не очень вышел…
На рассвете мы уходили. Берег ещё спал. Но рыбаки уже тянули сети. На корме немецкого танкера снова стоял грузный человек. Он был опять в белой куртке, в колпаке — повара встают рано — и негромко кричал нам:
— Передайте привет онкелю Феде!
Мы кивали, хотя не очень-то поняли, какому онкелю передать привет: нашему Феде или тому, который когда-то после боя наполнял мальчишечьи миски и котелки солдатским борщом. Скорее всего, обоим.
За бортом всё больше дымилась на морозце вода. Над спящим городком всё отчётливее вырисовывался старый вулкан. В одном из домиков у его подножия спал ещё японский мальчик, у которого тоже был теперь свой дядя Федя.
КОМПАС
ГОСТЬ
После долгого плавания в жарких краях мы отправились в Арктику к полярникам, вышли в Чукотское море и стали ждать ледокола.
Я приготовил с друзьями буксирный трос и посмотрел за борт: не появится ли где-нибудь белый медведь. Вокруг всё сверкало, вспыхивало, толкались мокрые ледяные глыбы: вон поплыл ледяной кашалот, а вон — весь в сосульках — целый ледяной слон.
На палубу один за другим выбегали машинисты — коричневые, только из Индии, — вдыхали снежную прохладу, окидывали взглядом горизонт и качали головой:
— Ну сила!
Но вот вышел из токарной мастерской мой дружок Гриша, хрустнул плечами, упёрся загорелыми руками в борт, кивнул уже было: «Ну…» — и вдруг вскрикнул:
— Ты смотри!
Я оглянулся. Ничего нового. Лёд и вода. Вода и лёд.
— Да вон, левей! — Гриша показал вперёд жёлтым задубевшим пальцем.
Тут и я подался вперёд.
К нам несло резную, как дубовый лист, льдину. За ней выныривала усатая нерпичья голова, а на льдине сверкал от солнца белый, прямо сахарный, нерпёныш — белёк.
Нерпа всё прыгала из воды, но только подгоняла льдину.
Нерпёныш тревожно смотрел на чёрный борт, и глаза у него становились большими и чёрными.
— Возьмём? — быстро спросил Гриша.
— Так он же маленький!
— В гости, на часок! — крикнул азартно Гриша. — Спускай трап!
В гости — можно. Я нажал на кнопку, трап со скрипом поехал вниз.
Гриша быстро застучал каблуками по металлическим ступенькам, и как только льдина ткнулась в борт, подтянул её ногой, изловчился и пятернёй подхватил испуганного нерпёныша.
— Ну, видел? — крикнул Гриша, взбегая, и поднял белька над собой.
Нерпёныш мигнул, дёрнул ластами, хвостом — от меха так и посыпались брызги с инеем, а вокруг запахло морозом и свежей рыбой.
— Держи, — сказал Гриша.
Я протянул руки вперёд и улыбнулся: пальцы сразу спрятались в белый пух, а в ладонь что-то толкнулось: тук-тук-тук.
Из пушистой морды глянули на меня два глаза, посветлели и вроде тоже улыбнулись.
— Вот это да! — сказал я. — Сияет, как снег.
— Как полюс, — поправил Гриша, стряхнул иней у себя с чуба и снова подхватил белька.
У трапа уже толкалось полкоманды, и все просили: «Дай подержать! Ну хоть погладить!» Механики оттирали от масла ладони, дневальная протягивала передник. А Гриша чудил:
— Руки получше отмойте! И не курить возле ребёнка.
Все хохотали, но отворачивались и выпускали клубы табачного дыма в сторону.
Но тут сквозь толпу протолкался сухонький, седой дядя Вася, наш повар, и глянул снизу на белька цепкими глазами:
