Морской сундучок - [11]
— Молодец, плотник!
Ожили птицы, крылья расправили.
А тут ветер стих. Поголубело небо. Берег показался. Зазеленели вдали пальмы, сады. Вынес Володя корзину на палубу, ласточки из неё по одной — на трюм, на поручни, а там вдруг стайкой раз — и к берегу…
Распрощались мы с ласточками, прошёл день-другой, смотрим — сели к нам на палубу четыре птицы. Серенькие, в серебристую крапинку. Как сели, так и приросли к поручням. Жара!
— Вот тебе раз! — удивился Володя. — Скворцы!
Наклонились мы над ними, а они не шелохнутся. Только головы набок чуть поворачивают.
— Откуда же вы, из каких сковоречен вылетели? Может, из-под Запорожья, а? — спросил Володя, взял одного скворца в руки и вдруг говорит: — Ой, ребята, сердчишко-то как колотится!
Отнесли мы птиц в тень, а Володя пошёл к капитану:
— Товарищ капитан, снова птицы. Скворцы. А земля не скоро…
— Ну и что?
— Может, скворечники им сделать?
— А крепить куда?
— К мачтам!
— Ну да! Тоже сказал! — ухмыльнулся грузовой штурман. — Посмотрят, скажут: «Что это ещё за деревня плывёт!»
— А мы аккуратно, — объяснил Володя. — Сзади закрепим и мачтовой краской выкрасим. А подойдём к порту, снимем…
— Ну если сзади — ладно, — согласился капитан и улыбнулся: — Родной деревней немного подышим.
И поплыли скворцы с нами. Из шумных морей — в тихие, из жарких краёв — в прохладные. Внизу — летучие рыбы, вверху — наши птахи. Полетают над океаном, посмотрят на нашу работу, спустятся к камбузу и треплют длинными носами мясо, нарезанное узкими полосками. А плотник справляется:
— Что, хороши черви? Не хуже настоящих! То-то!
А они поклюют, порхнут к скворечникам, к одному и другому, и поют, и смотрят, скоро ли родная земля.
Хорошо! Даже грузовой штурман сказал:
— Ничего себе «каютки» облюбовали!
Но вот миновали мы чужие воды. Ни акул вокруг, ни летучих рыб. А впереди — земля. Родная. Наша.
И лишь вошли в порт, два скворца из нижнего скворечника пурх — и вылетели. А двое улетать не хотят. Нужно скворечники снимать, а они — никуда. Заглянул плотник в птичью «каюту», а там яички…
— Ну и что делать будем? — спрашивает капитан.
Володя снял скворечник с яичками и, едва пришвартовались, пошёл с ним к первому дворику с тополем. Ласково, по-доброму, поклонился хозяйке:
— Бабуля, может, возьмёте жильцов к себе?
Бабуля посмотрела и говорит:
— Хороших жильцов отчего ж не взять? Только на дерево я сама не полезу…
— А это мы мигом! — сказал Володя.
Забрался он на дерево, прикрепил скворечник к тополю. Спустился, посмотрел, как нырнули скворцы в родной домишко, и помахал им: «Живите!»
Отправились мы снова в моря. Идём, плывём, а птицы над нами нет-нет — и пролетают. Иной раз кружат, кричат. Что кричат, не понять. Может быть: «Смотрите, вон палуба. Наша, родная». А может, видят Володю и говорят про него: «Смотрите, а вон человек. Наш. Родной».
РАЗГОВОР
ОНКЕЛЬ ФЕДЯ
Всю последнюю неделю осени мы стояли в маленьком японском порту. Погода была ясная. Солнце с утра обливало светом снежную гору, бывшую когда-то вулканом, и весь тихий рыбацкий городок у её подножия. Залётный ветер подёргивал холодеющую воду, покачивал на волне рыбачьи судёнышки, так что на них позванивали колокольцы. В домах он скользил по окнам, веселил на крышах магазинов заскучавшие иероглифы и наполнял всё вокруг глубинным запахом океана.
Работалось под таким ветром бодро. Я стоял на причале, подновлял чернью потёртый в долгом рейсе борт нашего парохода. Каток быстро ходил по железу. Краска ложилась легко, блестела, и в глубине борта, как в настоящем зеркале, отражался весь цветной мир: и снежная гора, и бегущие по причалу японские грузчики в жёлтых касках, и я сам…
Иногда на корму стоявшего рядом немецкого танкера выходил глотнуть свежего воздуха грузный повар в белой куртке и белом колпаке. Сделав несколько приседаний и взмахов распаренными руками, он перегибался через борт, осматривал мою работу и, одобрительно покачав седой головой, показывал огромный большой палец: «Гут! Хорошо!»
