Морской скорпион - [18]

Дело не в людях, подумал он, а в чем-то другом. Но в чем? Тут какой-то инстинкт, думал он, инстинкт передачи информации… А может быть, другое, подумал он. Дело в нравственном отношении к истине. Способность пострадать за нее и есть самое полное доказательство нравственного отношения к истине. Без этого никакой истины не существует. Без этого истина — еще один интеллектуальный узор, плетение этого узора… Занятие, недостойное серьезного человека.

Но разве он отказывается принять удар? Надо как можно тщательней подготовиться. Чем безвыходной ситуация, тем лучше должна быть подготовлена работа.

Самое смешное, что жена тоже его торопила. Видимо, она не понимает размер скандала, который предстоит. Или ей кажется, что все обойдется? Или она тайно, сама того не сознавая, ждет этого краха? Нет, конечно. Впрочем, кто его знает…

Или он в самом деле боится рискнуть головой? Ну что ж (вспышка самолюбия), есть чем рисковать.

Руководитель кафедры истории академик Лев Леонидович Скворцов хорошо относился к Сергею Башкапсарову. Он вообще ко всем хорошо относился и, в награду за свое хорошее отношение к людям, к себе относился лучше, чем ко всем остальным.

Он прочел работу Сергея, основу его будущей докторской диссертации, и почти все места, которые больше всего нравились Сергею, отчеркнул безжалостным карандашом. В последующей беседе он намекнул Сергею, что все эти места, так наглядно развивающие мысль Сергея, надо убрать, потому что они слишком выдают его мысль, делают ее слишком выпуклой, и это обязательно вызовет недовольство оппонентов. Надо эти места, хотя они сами по себе и хороши, убрать или затушевать, чтобы спасти главную мысль.

Кроме ясно осознанного практического совета, в том, что говорил и предлагал Лев Леонидович, был и неосознанно раздражавший академика момент. Дело даже не в том, что Сергей Башкапсаров слишком далеко отходил в своей работе от существующих, принятых и одобренных представлений о поднятой проблеме. Но дело в том, что, и отходя далеко от принятых и одобренных представлений о своей проблеме, и копошась поблизости от них, он ни в том, ни в другом случае не чувствовал привязи, той невидимой привязи к одобренным представлениям, которую чувствовали все научные работники, в том числе и он, академик Лев Леонидович.

И кто, как не он, всеобщий любимец Лев Леонидович, порой натягивал эту привязь в своих работах так, что, бывало, наверху даже высказывали тревогу в том смысле, что не оборветесь ли, Лев Леонидович, не слишком ли натянули… Нет, не оборвет Лев Леонидович привязи, на то у него и могучее чутье, на то он и всеобщий любимец, академик, жизнелюб.

А у этого Башкапсарова никакой тебе привязи, весь распахнутый, свободный, ковыряется в проблеме, словно у себя в письменном столе. Вот чего он не чувствует и что придает всей его работе интонацию очаровательной доверчивости, черт бы его побрал!

Хотя Сергей внутренне совершенно не был согласен с Львом Леонидовичем, внешне он почти согласился с ним, во всяком случае кивал на его замечания, правда без особой бодрости. Потом, вспоминая свое поведение, Сергей подумал, что он вел себя так, чтобы сохранить за собой такого сильного сторонника, как руководитель кафедры академик Скворцов. Итак, чтобы спасти полемическую мысль, надо было лишить ее полемической сущности.

Шестидесятилетний академик Скворцов славился своей моложавостью, спортивностью и влюбчивостью. Совсем недавно с присущим ему детским эгоизмом он рыдал у ног своей любовницы, молодой научной сотрудницы, решившей наконец прервать роман с академиком и выйти замуж. Он просил ее не покидать его, хотя у самого была семья, состоящая из жены и троих детей.

Однажды на банкете, разговорившись. Лев Леонидович рассказал, как он катался на яхте с одной очаровательной женщиной, но неожиданно ветер погас, и яхту снесло далеко в море, и за ними был послан пограничный катер, и пограничники сначала ругались, но потом, увидев его удостоверение академика, очень вежливо отбуксировали яхту к берегу. Сергей заметил, как во время этого рассказа посерело лицо жены академика. Сам рассказчик тоже заметил с некоторым опозданием, что в присутствии жены рассказ его звучит не слишком уместно.

— Тогда еще Софочки не было, — добавил он и погладил ее плечо. Получалось, что он академиком был с молодых лет, что не соответствовало истине.

Сергей, конечно, преувеличивал, считая, что хорошее отношение к нему академика Скворцова вызвано тем, что он, Сергей, кавказец, а Скворцов -любитель горных лыж, впрочем, как и водных.

— Ну как, поедем в этом году в Бакуриани? — бывало, спрашивал он у Сергея, и Сергей добродушно соглашался, словно в прошлом году они уже были в Бакуриани и в этом году туда собираются. На самом деле Сергей никогда не бывал в Бакуриани, а горные лыжи видел только в кино.

И когда академик объяснял Сергею, почему главную мысль его работы надо упрятать как можно глубже, Сергею слышалось: что же мне, из-за твоей работы лишаться горных лыж, водных лыж и аспиранточек?

Конечно, для него, для академика Скворцова, риск был ничтожный, а все-таки хоть и риск был ничтожный, но и этого ничтожного риска он не хотел брать на себя.