Морской орел - [67]

Хаджи Михали говорил спокойно, но ярость его дошла до белого каления. Слова, которые он говорил, огромность того, что было вложено в эти слова, делали этого маленького человека выше, значительнее. Нис чувствовал страсти, кипевшие в нем, чувствовал его гнев, его силу. Ту силу, которая повела их на Гавдос. Ту силу, которая была и в нем, в Нисе. Ему казалось, что это он говорит эти гневные слова, что этот маленький человек — он сам. Их жизни были нераздельно переплетены. Сегодня. В прошлом. В будущем.

— Никуда мы не уйдем, — сердито сказал толстяк.

До сих пор толстяк не сердился. Но Хаджи Михали вывел его из себя.

— Мы останемся здесь и еще поспорим с вами, — сказал он. — Слушайте, что я вам скажу. Войну выиграют англичане. Это случится не сразу, но рано или поздно они выиграют ее. А после этого мы все равно придем в Грецию. И вы не можете этому помешать.

— Так вам кажется издалека. А в Греции все покажется иначе. Вся Греция встанет против вас. Теперь мы сумеем справиться с вами.

— С тем, с чем мы придем сюда, вам не справиться, — закричал толстяк. — Мы придем с целой армией, с вооруженной «силой. Мы придем с техникой. Устоишь ты тогда против нас, Хаджи Михали? Устоишь?

— Если даже так — это будет греческая армия и греческая техника… И это все обратится против вас. В Греции ничего у вас не выйдет. Если греческие солдаты дерутся в чужих краях, они дерутся, чтобы разбить железноголовых. А не ради вашей выгоды.

— Им не придется выбирать, — высокомерно сказал тщедушный.

— Ошибаетесь, — спокойно сказал Хаджи Михали. — Заставить их вы не сможете. Разве только немногих. Я не знаю, что там делается, в Египте. Но уверен, что там найдется достаточно греков, которые не захотят больше стараться для метаксистов.

— Это ничего не изменит, — сказал толстяк. — Мы тебе дали шанс, Михали, а ты не воспользовался им. Ты — государственный изменник.

— Уходите прочь, метаксисты. Вернитесь к тому, кто вас послал, и скажите, что время Метаксаса в Греции кончилось, и никого вам тут организовать не удастся. Сторонники правительства, — закричал он вдруг. — К черту. Чтоб духу вашего здесь не было.

— Мы останемся здесь, — сказал самый молодой. — И мы требуем, чтобы вы освободили тех, кто заперт в мэрии.

Хаджи Михали не ответил. Он обвел их взглядом, не задержавшись ни на ком из четверых, и ничего не сказал. Ни единого слова. Потом он повернулся и вышел. В этом не было даже презрения. Просто они для него больше не существовали. Он велел им уйти. Они уйдут. И делу конец.

Но все это было не так просто.

32

Нис внимательно посмотрел на толстяка.

— Я не верю, что вас сюда прислали, — сказал он.

— Не веришь и не надо, — сказал толстяк.

— Как вы попали сюда?

— Это наше дело, — сказал красивый.

— Ну вот, как приехали, так и уезжайте.

— Это уж мы сами решим, — сказал толстяк.

— Посмотрим, — спокойно сказал Нис.

— Мы ждем, чтобы освободили тех, что сидят в мэрии, — сказал тщедушный.

— Придется вам ждать, пока Ида не дорастет до небес. А если вы так долго засидитесь тут, мы вас повесим. Убирайтесь вон.

— Это что же, ты и этот старый смутьян будете указывать нам? — У красивого даже язык стал заплетаться от бешенства.

— Да, — просто ответил Нис.

— Грязное мужичье. Все вы на одну стать.

Нис не стал исправлять ошибку. Рыбак, крестьянин, ткач, ловец губок — для них ведь это все равно. Все на одну стать; Нис не трогался с места, ожидая, чтобы они ушли. Куда, он сам не знал. Но чтобы ушли.

— Мы требуем, пусть сейчас же освободят тех, кто заперт в мэрии, — сказал тщедушный.

Нис медленно покачал головой.

— В таком случае мы освободим их сами, — сказал красивый.

Нис с минуту молчал, сдерживаясь, но потом слова хлынули сами.

— Попробуйте, это будет как раз то, что нужно, — сказал он. — Трудно убить человека, если он стоит и никого не трогает. Но если он замышляет что-то против тебя, тогда это просто. Понятно вам, метаксисты?

— Убивать — это вы умеете, — с волнением сказал самый молодой.

— Жаль только, что слишком поздно научились, — спокойно сказал ему Нис.

И они стали выходить из хижины. Первым вышел тщедушный, его так и трясло от злобы и возмущения. За ним потянулись остальные. Самый молодой, взволнованный и красный. Потом красивый, с бешено горящими глазами. И толстяк, неторопливым, мерным шагом, позади всех.

— Все равно, вы бессильны против нас, — сказал толстяк в дверях. — Против правительства вы бессильны.

— Какого правительства? — спросил Нис. — На Гавдосе, вот где вам место.

Но их уже не было.

— В чем дело? — сейчас же спросил Стоун. До сих пор он и Берк ни разу не проявили нетерпения. Они покорно выслушали весь рассказ Хаджи Михали о Гавдосе, несмотря на большую усталость. И здесь, в хижине, они ждали, когда, наконец, кончатся разговоры. Они не могли понять слов, но, стоя в стороне вместе со стариком англичанином, видели, что идет спор, и чувствовали в нем и озлобление, и вражду, и смертельную угрозу. Не в словах, а в чем-то за словами.

— Это метаксисты, из Египта приехали, — сказал Нис.

— А как они попали сюда? — спросил Энгес Берк.

— Не хотят сказать.

— Черт. Может, они на обратном пути захватят нас с собой?