Морской герой - [44]

— Корабельный священник солгал мне, когда сказал, что мой брат унес ноги.

— Солгал?

— По лицу было видно, что лжет. На то он и священник.

— По-моему, он сказал правду.

— Оба вы лжете. А с корабля я уйду. Спусти на воду мою лодку. Как-нибудь доберусь до Кустеров.

— Если я сегодня выиграю бой, стало быть, ты будешь жить. Коли разгромлю шведов, вряд ли они дознаются, кто провел меня в залив. Но коли меня разобьют…

— Тогда они заберут меня. Вот что я скажу тебе: ты и теперь лжешь. Знаешь ведь, что, когда все кончится, шведы примутся отыскивать виновных и расстреливать их.

Он на мгновение прижимается лицом к ее груди и ощущает ее трепет.

Она покидает корабль и провожает взглядом отряд, медленно следующий к заливу. Стоя в лодке, машет ему рукой. Гордая женщина, одна из немногих, чье имя его память сохранит. Все те годы, что ему оставалось жить, он вспоминал о ней с добрым удивлением. Встретить ее больше не довелось. Если кто заводил речь об островах Кустер, он решительно прерывал разговор. Запретил своим приближенным упоминать при нем ее имя. Он не желал знать, какая судьба постигла ее.

И мы здесь простимся с ней.

Турденшолд спускается в трюм, где содержится пленник, барон фон Стерсен. Говорит ему:

— Вот ты тут сидишь с красивыми цепями на ногах и считаешь себя особенным, отборным пленником, потому что на тебе серебряные кандалы. А я презираю тебя. Я пришел сказать, что предстоящего нам боя при любом исходе ты не переживешь. Если я разобью врага, моей власти достанет, чтобы тебя застрелить, из моего собственного пистолета — вот так. — Он выхватывает пистолет и целится в пленника. — Потом скажу, что ты пытался бежать во время боя, и я убил тебя. Если же проиграю бой, мой долг елико возможно уменьшить добычу, которая достанется врагу. Ты часть этой добычи. Коли придется мне сдать корабль, прострелю тебе голову, прежде чем подниму белый флаг.

Он смеется громко и раскатисто, поворачивается спиной к пленнику, замечает, что так и ходит еще босиком, и представляет себе, как это должно коробить барона, потрясенного грозным предупреждением.

Поднимается на палубу.

Фарватер еще сузился. От берега до берега не больше двух-трех кабельтовых.

Палуба плавно покачивается под его ногами.

Дует западный бриз.

Весело журчит вода у форштевня.

Ход чуть быстрее, чем ему хотелось бы.

Отряд идет за ним в кильватер.

А теперь отведем командора за бухту каната и попросим его расстегнуть мундир. Затем по нашему велению пусть поднимет рубашку и явит нам свой пуп во всем его великолепии. Потребуем, чтобы он сам воззрился на него. Поистине прекрасный пуп, несколько крупнее среднего, шире большого пальца руки. С мудреными завитушками, голубоватый, темнее окружающей кожи. Некогда сквозь него проходил ток жизни. Потом командора отделили, он обрел ноги и побежал, обзавелся собственной, личной кровью, которую по сей день сохранил почти в целости под телесными покровами. Он долго созерцает пуп, пытаясь направить свои мысли на высокие материи. Однако признает, что никогда не был в этом силен. Он полнокровен и быстр. Крепко сложен и бесстрашен. Знает, сколько путей у предательства, и готов нещадно преследовать всякого, кто предаст его. Сейчас он войдет в Дюнекилен, чтобы либо разбить врага, либо погибнуть. Он долго созерцает свой пуп, тщетно силясь уразуметь, какой во всем этом смысл.

Сможет ли она благополучно добраться до Кустеров?

Чтобы мирно и без тревог ловить рыбу. У нее есть на это право. Он мог бы сидеть с ней за одним столом, отодвинуть в сторону блюдо, подойти к ней, сдернуть с нее кофту, добраться до ее пупа и сказать:

— Когда-то тебе перерезали пуповину. Ты обуздала свою кровь. Сама же никем не обуздана.

Они посмеялись бы вместе…

Но сейчас корабли направляются в залив.

Ход быстрее, чем ему хотелось бы.

Чайки кричат в небе над кораблем.

У камердинера Кольда роскошные усы, их можно принять за сабли янычар турецкого султана. Он смазывает их бараньим жиром, чтобы лихо торчали вправо и влево. Жир сперва согревает во рту до нужной мягкости. Гроза Каттегата подобрал Кольда на мусорной куче. Он лежал там с выбитыми зубами, ибо граф, коему он служил, проучил его кулаком и вышвырнул однажды утром, когда Кольд, как было заведено, вошел с ночной посудиной. Вошел в ту самую минуту, когда с графом была невеста Кольда. Турденшолд забрал Кольда, чтобы досадить графу: хорошие камердинеры были редкостью и Гроза Каттегата почитал свою добычу призом, захваченным в честном бою. Сам же Кольд в благодарность обещал после очередной большой победы подать командору блюдо, какого тот еще никогда не отведывал.

У Турденшолда были толстые красные губы. Он облизывал их со смаком. А еще у него был уемистый живот, пока что не выходивший из подчинения. На пищеварение он не жаловался, и тучность до сей поры не грозила ему. Но от вкусных яств он не отказывался.

Командор потребовал объявить, из чего будет состоять обещанное блюдо. Кольд отказался ответить на этот вопрос. Дескать, я не вправе хранить никаких тайн от моего господина командора, кроме этой одной: рецепта моего великого шедевра, вершины кулинарного искусства, последней радости для мужа, каковой умрет от обжорства и будет оплакан человечеством.