Морские рассказы - [4]

Шрифт
Интервал

Короче, это безобразие продолжалось долго, а потом, помню, стоит наш Дуралей Иваныч, весь красный, и орет на ихнего начальника: «Ваши люди пьяные! Они наблевали на моих людей!» А тот ему в ответ орет: «Это ваши люди спаивают моих! Вы за такое поведение лишитесь капитанских нашивок!» А я спустился вниз по трапу в кубрик — вижу — ну и картина: лежат в блевотине те духи и наши чудачки, даже те, кто на вахте должен быть в это время. Уж не помню, как в тот рейс мне удалось все это выдержать, потому что вахты стоял, по-моему, только я один. А все остальные лежали пьяные.

Когда мы вернулись в Питер, оказалось, что нам эта охрана обошлась дороже, чем если бы на нас пираты напали, столько они сожрали и выпили, и такие они были утомительные. Больше мы охрану к себе на судно не брали.

ХОЗЯИН

Лично я к черномазым, в общем, нейтрально отношусь, мне они по барабану. Меня гораздо больше разные кавказцы и чурки достали. А теперь так вообще, я по свету помотался, всякого насмотрелся, кого только не видел: и черномазых, и красножопых, и желто-коричневых, и зеленых в крапинку… Правильно в фильме сказали: «Нам все равно, у нас все равны…» Вот у них за границей это далеко не так. Правда, и у нас иногда отклонения бывают, случаи расовой дискриминации, так сказать…

Вот со мной на курсе учился самый настоящий негр. Он приехал к нам из Африки, не помню точно, из какого государства, но мы тогда дружили с неграми и бесплатно их обучали. Может, у него там в Африке папаша был какой-нибудь царек, такое бывало, говорят, а здесь у нас его поселили в общаге, и он, к тому же, по-русски не знал вообще ни фига. О чем они там думали, когда брали его в систему, я не знаю, а только он на занятиях сидел, как деревянный, и все время улыбался своей белозубой улыбкой. А у нас один боец, Витя Синекуров, решил взять над ним шефство. Он видит, что тот ничего не понимает, ни во что не врубается, и решил ему помочь. Для начала он к нему подвалил и спросил, как его зовут, сперва по-русски, потом по-английски, но, по-моему, в английском сам Витя был не очень силен, и пришлось ему просто тыкать негру в грудь рукой, а потом делать вопросительные жесты. Наконец негр сказал, как его зовут, я уж не помню, Джон там какой-то или Мгонгу, или еще фиг знает как, а наш боец ткнул себя пальцем в грудь и отчетливо сказал: «Хозяин». А потом еще повторил по слогам, чтобы негр лучше запомнил: «Хо-зя-ин».

Негр оказался сообразительный и отзывчивый на человеческое отношение и запомнил это слово довольно быстро. И так они стали дружить. У нас все бойцы сперва ржали, когда слышали, что негр так радостно подходит и с иностранным акцентом зовет: «Хозяин?» А боец его по плечу похлопывает и говорит: «Сейчас, сейчас, макака черножопая, почисти-ка мне пока ботинки.» Но Витя потом им сказал, чтобы они не ржали так явно, а то негр догадается и почувствует, что что-то здесь не то.

А негр постепенно учился по-русски, он уже знал все матерные слова, знал, что Хозяин — это русское имя, так зовут его друга и еще, кажется, думал, что макака — это что-то вроде слова «дружище». Потом как-то так получилось, что Витю поселили с негром в одной комнате в общаге, потому что Витя тоже был откуда-то из глубинки. И тут уж Витя развернулся.

Начнем с того, что негр перестал ходить на занятия, и мне поручили узнать, в чем тут дело, потому что я тогда был комсоргом. Оказывается, Витек давал ему задание: убрать комнату, погладить ему форму или постирать носки, к примеру. Мы, конечно, Вите на это указали, и негритос все-таки стал появляться на занятиях, но часто он был какой-то сонный, прямо так и падал. А к ним в комнату тем временем подселили еще одного чудачка, деревенского, тот чудачок вообще был какой-то неразвитый и считал, что негры — это не люди, а ведьмаки. И они с Витей вообще пересилили того негра на пол. Он спал под витиной кроватью на какой-то подстилке, а его кровать бойцы переоборудовали под сексодром, они водили к себе в комнату девок и там с ними сношались. А один раз Витя вообще этого негра использовал по его прямому назначению, то есть оприходовал его в кормовой отсек. Это мне тот деревенский чудачок рассказывал, потому что у него это вызвало ужас. Он считал, что Витя после этого заболеет и боялся жить с ними в одной комнате.

Вот так все и шло помаленьку, негр бегал для Вити в магазин, чистил ему обувь, и вообще Витя хорошо устроился. А иногда этот негр встречал его после занятий у дверей и держал его шинель, и вид у него был какой-то задроченный, рожа какая-то фиолетовая, губы синие, белки глаз красные, просто жуткая обезьяна. Мне кажется, он здесь плохо питался, к тому же ему явно не хватало витаминов после родной Африки. И вот он стоит и бормочет: «Хозяин, хозяин!» А увидит Витька, и так обрадуется, просто как жена мужу.

Но хотя это и продолжалось долго, однажды у нас шли экзамены, и Витек пришел зачем-то со своим ниггером, ниггер-то тоже числился в списках, и ему вроде бы как полагалось тоже экзамены сдавать. И вот, стоим мы все в коридоре, и ниггер с нами, рядом с Витьком, и тут мимо идет наш Дуралей Иваныч, он преподавал у нас основы судовождения, он был татарин, звали его Абдулей, что ли, уж не помню, а Дуралей Иваныч — это прозвище у него такое было. И Витьку что-то понадобилось у него спросить, и он пошел за ним. И тут вдруг этот ниггер как заорет: «Хозяин! Хозяин!» И прямо к нему канает. Боец стоит весь красный, а Дуралей Иваныч его спрашивает: «Это что такое? Что это значит?»


Еще от автора Маруся Климова
Голубая кровь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Моя история русской литературы

Маруся Климова (Татьяна Кондратович) — писательница и переводчица, автор нашумевшихроманов «Голубая кровь», «Домик в Буа-Коломб», «Белокурые бестии», а также сборников «Морские рассказы», «Селин в России», «Парижские встречи». Широко известны ее переводы французских радикалов: Луи-Фердинанда Селина, Жана Жене, Пьера Гийота, Жоржа Батая, Моник Виттиг и др.«Моя история русской литературы» — книга, жанр которой с трудом поддается определению, так как подобных книг в России еще не было. Маруся Климова не просто перечитывает русскую классику, но заново переписывает ее историю.


Белокурые бестии

«Все герои марусиных романов, а по преимуществу это жизнерадостные гомики, только и думают о том, у кого бы еще на халяву отсосать, кому бы полизать зад или вставить пистон, а также они не прочь облапошить любого зазевавшегося простака, пожрать за его счет и повеселиться, а вместо благодарности, как это обычно бывает у нормальных людей, они способны в любой момент своего благодетеля кинуть, подставить, опустить, а может быть, даже и замочить. Стоит героям Маруси кого-нибудь увидеть, первое, что им приходит в голову — это мысль: «Хоть разок с ним посношаюсь!».


Домик в Буа-Коломб

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Моя АНТИистория русской литературы

Маруся Климова на протяжении многих лет остается одним из символов петербургской богемы. Ее произведения издаются крайне ограниченными тиражами, а имя устойчиво ассоциируется с такими яркими, но маргинальными явлениями современной российской культуры как «Митин журнал» и Новая Академия Тимура Новикова. Автор нескольких прозаических книг, она известна также как блестящая переводчица Луи-Фердинанда Селина, Жана Жене, Пьера Гийота, Моник Виттиг и других французских радикалов. В 2006 году Маруся была удостоена французского Ордена литературы и искусства.«Моя АНТИистория русской литературы» – книга, жанр которой с трудом поддается определению, так как подобных книг в России еще не было.


Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы

Маруся Климова – автор нескольких прозаических книг, которые до самого последнего времени издавались крайне ограниченными тиражами и закрепили за ней устойчивую репутацию маргиналки, ницшеанки и декадентки. Редактор контркультурного журнала «Дантес». Президент Российского Общества Друзей Л.-Ф. Селина. Широко известны ее переводы французских радикалов: Луи-Фердинанда Селина, Жана Жене, Моник Виттиг, Пьера Гийота и других. В 2006-м году Маруся Климова была удостоена французского Ордена литературы и искусства.«Моя теория литературы» по форме и по содержанию продолжает «Мою историю русской литературы», которая вызвала настоящую бурю в читательской среде.


Рекомендуем почитать
Остров счастливого змея. Книга 2

Следовать своим путём не так-то просто. Неожиданные обстоятельства ставят героя в исключительно сложные условия. И тут, как и в первой книге, на помощь приходят люди с нестандартным мышлением. Предложенные ими решения позволяют взглянуть на проблемы с особой точки зрения и отыскать необычные ответы на сложные жизненные вопросы.


На колесах

В повести «На колесах» рассказывается об авторемонтниках, герой ее молодой директор автоцентра Никифоров, чей образ дал автору возможность показать современного руководителя.


Проклятие свитера для бойфренда

Аланна Окан – писатель, редактор и мастер ручного вязания – создала необыкновенную книгу! Под ее остроумным, порой жестким, но самое главное, необычайно эмоциональным пером раскрываются жизненные истории, над которыми будут смеяться и плакать не только фанаты вязания. Вязание здесь – метафора жизни современной женщины, ее мыслей, страхов, любви и даже смерти. То, как она пишет о жизненных взлетах и падениях, в том числе о потерях, тревогах и творческих исканиях, не оставляет равнодушным никого. А в конечном итоге заставляет не только переосмыслить реальность, но и задуматься о том, чтобы взять в руки спицы.


Чужие дочери

Почему мы так редко думаем о том, как отзовутся наши слова и поступки в будущем? Почему так редко подводим итоги? Кто вправе судить, была ли принесена жертва или сделана ошибка? Что можно исправить за один месяц, оставшийся до смерти? Что, уходя, оставляем после себя? Трудно ищет для себя ответы на эти вопросы героиня повести — успешный адвокат Жемчужникова. Автор книги, Лидия Азарина (Алла Борисовна Ивашко), юрист по профессии и призванию, помогая людям в решении их проблем, накопила за годы работы богатый опыт человеческого и профессионального участия в чужой судьбе.


Излишняя виртуозность

УДК 82-3 ББК 84.Р7 П 58 Валерий Попов. Излишняя виртуозность. — СПб. Союз писателей Санкт-Петербурга, 2012. — 472 с. ISBN 978-5-4311-0033-8 Издание осуществлено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, текст © Издательство Союза писателей Санкт-Петербурга Валерий Попов — признанный мастер петербургской прозы. Ему подвластны самые разные жанры — от трагедии до гротеска. В этой его книге собраны именно комические, гротескные вещи.


Сон, похожий на жизнь

УДК 882-3 ББК 84(2Рос=Рус)6-44 П58 Предисловие Дмитрия Быкова Дизайн Аиды Сидоренко В оформлении книги использована картина Тарифа Басырова «Полдень I» (из серии «Обитаемые пейзажи»), а также фотопортрет работы Юрия Бабкина Попов В.Г. Сон, похожий на жизнь: повести и рассказы / Валерий Попов; [предисл. Д.Л.Быкова]. — М.: ПРОЗАиК, 2010. — 512 с. ISBN 978-5-91631-059-7 В повестях и рассказах известного петербургского прозаика Валерия Попова фантасмагория и реальность, глубокомыслие и беспечность, радость и страдание, улыбка и грусть мирно уживаются друг с другом, как соседи по лестничной площадке.