Морские рассказы - [2]

ВЯЧЕСЛАВ КОНДРАТОВИЧ

СПб, 1991–2000

МАРТЫШКА

Когда я плавал на «Красножопске», дневальной у нас была Танька Суслова, ее все звали «Мартышкой». Она была очень похожа на мартышку, вылитая — рожа плоская, нос задран так, что одни ноздри видны, и рот от уха до уха. Но она давала просто всем, никому отказа не было, и поэтому ее все даже по-своему любили, радовались, что у нас такая дневальная. Конечно, надо сказать, что дневальная она была никудышняя — у нее везде была такая грязь жуткая, столы она не убирала, пол не мыла, за нее это делал вахтенный матрос, капитан ему приказывал, потому что воображал, что Мартышка спит только с ним, а вахтенному это не так уж нравилось, но, с другой стороны, в этом были и свои

положительные стороны, потому что вахтенный был такой же мужик, как и все остальные, и свою порцию получал тоже.

Мне эта Мартышка была, конечно, не нужна, я вообще боялся, что она может меня наградить чем-то вроде сифака, да и не очень было приятно видеть, как в кают-компании сидит человек пять мужиков, и среди них в табачном дыму пьяная Мартышка хихикает, а зубы у нее изо рта торчат в разные стороны — это в довершение картины. К тому же, я не хотел, чтобы меня потом списали, обвинив в том, что у меня низкий моральный облик, у нас же такие подонки вокруг, просто ужас, так и глядят, как бы тебя сожрать.

Помню, однажды пришли мы в родной порт, на разгрузке людей не хватает, а я в кают-компании наблюдаю все ту же картину — Мартышка и человек шесть из команды. И они там смотрят такую ужасную порнуху по видику, как пять мужиков и среди них негр одну девку пердолят, и так показано, как член изнутри во влагалище входит и выходит. Не знаю, как они это сняли, но картина впечатляющая, я даже сам загляделся на этот процесс. А тут в каюту заходит тальманщица, и стала мне чего-то там говорить, а этим деятелям хоть бы хны — ржут, как кони. Мне просто неудобно стало, смотрю на Мартышку — а ей это абсолютно до фени.

Сперва, еще до «Красножопска», я про эту Мартышку не знал, и, услышав однажды, как пьяный чудачок рассказывает: «Я Мартышке трусы на голову натяну и оприходую ее, и мне все равно…» — даже подумал, что он говорит про настоящую обезьяну, ведь они тогда из Африки пришли, но потом, когда сам с ней столкнулся, то все понял.

И, что самое удивительное, один раз эта Мартышка вышла в рейс беременная, буквально на сносях. Я не знаю, кто ее выпускал в рейс, обычно баб в таком состоянии в рейс не пускают, она, похоже, должна была родить со дня на день, а она вместо этого вышла в рейс. И главное — ничего в ее поведении не изменилось — она так же напивалась и сношалась со всеми желающими. Ей ничуть не мешало ее положение, а матросам тоже было все равно, кого иметь, их-то уж меньше всего заботила судьба ее ожидаемого чада. Полы она уже вообще перестала мыть, днем валялась у себя в каюте, а вечером пила с командой. Похоже, что ее работа в этом и заключалась — обслуживать команду именно в этом плане. Ну и конечно, однажды утром, когда мы были в открытом море, она не смогла встать и почувствовала сильные боли в низу живота. Доктор осмотрел ее и сказал, что у нее начинаются роды. Нам ничего не оставалось делать, как послать запрос в ближайший порт и отправить ее туда. Не устраивать же на судне филиал родильного дома. Хорошо хоть она не успела разродиться, и мне вместе с докторишкой не пришлось изображать из себя акушера и санитарку и утирать ей пот со лба, а потом возиться с ее ублюдком. Думаю, что она все же родила, но в более подходящих для этого процесса условиях. А государство должно было платить за безответственное поведение Мартышки и тех, кто выпустил ее в рейс, в валюте. С тех пор я про Мартышку ничего не слышал.

ЧУДАЧОК

Этот случилось, когда я плавал четвертым. Мы шли тогда в Атлантику, рейс долгий и нудный. И у нас в команде один чудачок, матросик, стал вести себя как-то странно. Он ходил, и все сам с собой разговаривал, причем он был трезвый, никто, чтобы он пил, не видел. Ходил он по судну, ходил и себя по башке ключами постукивал, это, кажется, были ключи от его личной квартиры. Мы стали к нему присматриваться и видим — дело тухлое, что-то с ним не то. Кроме того, он и по ночам так же гулял, никто не видел, чтобы он спал. Он все свои обязанности забросил, только ходил и что-то бормотал. Я попросил докторишку, чтобы тот за ним понаблюдал, тот к нему присмотрелся и говорит: «Кажется, у него психическое расстройство. Его нужно срочно отправлять на берег. А пока постарайтесь его отловить и запереть в каюте, чтобы он чего не наделал.»

Никто особенно не хотел с ним связываться, ну там, скручивать его или еще там что, он же и так был здоровый, а сумасшедшие, говорят, вообще обладают дикой силой, он запросто мог кого-нибудь задушить. Ну я подготовил одну каюту, задраил там иллюминатор наглухо, чтобы он не смог его открыть, все опасные предметы оттуда убрал и решил его в эту каюту зазвать. Плохо еще было то, что он не сразу на голос реагировал. Зовешь его: «Коля! Коля!» — никакой реакции. Так раз десять надо было его позвать, чтобы он услышал, причем кричать громко я боялся, чтобы его не возбуждать, он и так вздрагивал от каждого шороха, а вот моего голоса, когда я его звал, не слышал. Странный чудачок.