Морские повести - [49]

Он прошелся по гостиной, потом подсел к девушке.

— Уходить тебе отсюда надо, вот что, и немедленно уходить. Все равно житья тебе здесь теперь не будет. Не хозяин со свету сживет, так хозяйка: злющая она у вас!

— Да куда ж я пойду? — сквозь слезы возразила Катя. — Сейчас бы убежала, но нигде не возьмут… Везде работниц за ворота выставляют.

— Это-то верно, — согласился полотер, стараясь не глядеть на девушку, приводившую в порядок свои волосы. — Бездомных да безработных теперь в Питере столько развелось, что ой-ей!.. Однако ничего, что-нибудь придумаем, не оставлять же тебя в беде, — успокоил он. Полотер поднялся: — А пока я попрошу у кухарки иголку — приведи-ка себя в порядок. Лихое дело — хозяйка вернется. Вот крику-то будет!..

И он, усмехнувшись, ушел. Вскоре он возвратился с иглой и нитками.

— Удивилась тетя Поля, зачем это мне, а дала, — так, будто ничего не произошло, сказал он спокойно. — Занимайся своими делами, а я тут начну работать.

Катя, все еще время от времени всхлипывая, принялась торопливо пришивать пуговицы к кофте.

Полотер приходил каждую среду: хозяйка требовала, чтобы паркет в гостиной всегда блестел, как стекло, и полотер старался изо всех сил.

Было этому однорукому парню в солдатской шинели и выцветшей гимнастерке без погон лет двадцать пять. Был он простоватый на вид, курносый, веснушчатый, но с внимательными, изучающими серыми глазами: такие глаза все примечают, но мало о чем рассказывают сами.

Катя давно уже привыкла к его приходам по средам. Первым делом по приходе он обычно заглядывал на кухню, где в это время суетились кухарка и помогавшая ей разрумянившаяся от жары Катя.

Еще в дверях полотер опускал на порог ведро с застывшей мастикой, стаскивал с головы поношенную шапчонку и, засунув ее в карман шинели, проводил ладонью по волосам, которые упрямо не хотели слушаться.

— Здравия желаю, девицы-красавицы, — весело, нараспев и всегда одними и теми же словами приветствовал он. — Как живется-можется? Как драгоценное здоровьице, тетя Поля?

— Спасибо, Илюша, на добром слове, — ласково отзывалась кухарка. — Один ты моим здоровьем и интересуешься. Опять пожаловал лоск наводить?

И, смахнув с клеенки на столе какие-то крошки, уже открывала дверцу шкафа с посудой.

— А то как же! — отзывался полотер. — В вашем житье, поди, без лоску никак нельзя… Ведерочку тут у вас можно пока что оставить?

— Да уж оставляй, конечно, — разрешала тетя Поля. — Что каждый раз об одном и том же спрашивать? Раздевайся-ка лучше, отдохни с дороги.

Она начинала накрывать на стол.

— Нынче что же: быстро управишься или снова до вечера провозишься?

— А уж это как придется, — говорил Илья и ловко, одной рукой стаскивал шинель с плеча, вешал ее на гвоздь и одергивал гимнастерку. — Сами, чай, знаете, хоромы у вас немаленькие, пока натанцуешься — ноги отвалятся. Оглянуться не успеешь — и вечер.

— Натанцуешься? — смеясь, переспрашивала Катя. — Веселое дело, выходит?

— А то как же! — он подмигивал Кате. — Конечно, веселое. Самый беззаботный я есть жених в Петербурге. Почитай, от рассвета дотемна только одно и знаю, что танцую польки-кадрили всякие. Уж чего бы лучше, кажется? Как полагаешь, Катюша?

— А на самом-то деле танцевать умеете? — улыбалась Катя.

— Не приходилось, — сознавался парень. — Да ведь оно, милейшая Катерина Митрофановна, ежели рассудить, в жизни все так устроено. Сапожник сапоги тачает, а сам босиком разгуливает. Пекарь день и ночь тесто месит, над квашней не разогнется, а детишки у него с голоду пухнут. Вот и полотер тоже: другим для танцев полы навощит, что твое зеркало, любо-дорого поглядеть, а сам, может, и умрет, ни разу на этих полах не потанцевавши. Никогда над этим не задумывалась?

— Полно девке голову-то забивать, — сурово останавливала его тетя Поля. — Чего бы в ее годы об этом думать? Придет время — разберется, что к чему.

— А что? — невинно улыбался Илья. — Или неправду я сказал, тетя Поля? Взять, к примеру, ваше дело: вы тут всякие де-воляи да кремы-консомэ господам изображаете, а отец с матерью в деревне, сами небось рассказывали, картошки досыта не едали. Или, может, опять не так говорю?

— Сказано тебе: полно! — обрывала тетя Поля. — Беспутная голова!

— Ну полно так полно, — послушно соглашался полотер. — Не обессудь, Катерина Митрофановна, ежели что лишнее сболтнул. — Он шутливо вздыхал: — А вообще-то верно: ремесло у меня самое что ни есть легкомысленное. Где добрая женщина поднесет стопочку перед работой — и ладно, дело, глядишь, веселей идет.

— Не намекай, не намекай, — смеялась кухарка. — Присаживайся лучше к столу. Ишь, пьяница какой нашелся: стопочку ему!

Но все-таки лезла в какой-то потайной угол за бутылкой.

— И отчего это ты, Илюша, этакий худющий? — удивлялась она. — Кожа да кости.

— Не в коня корм, должно быть, — посмеивался Илья, — Да и корм, этот не всегда бывает. — На мгновение он становился грустным. — Когда обе руки целы были, лучше меня на заводе токаря не находилось. Тогда небось по барским кухням не околачивался.

И Кате вдруг становилось жалко этого общительного славного парня: видать, много мяла и терла его жизнь, хотя и молод он еще по годам.