Морские повести - [26]

— Еще бы! Адмирал адмирала редко похвалит. Ну, так вот: при всем глубочайшем уважении к твоему отцу, я должен заметить тебе, что, по моему чистосердечному убеждению, Степан Осипович был человеком незаурядного стратегического таланта. В осажденном Артуре, куда мы с тобой сейчас идем, душой обороны, на мой непросвещенный взгляд, был все-таки он, а не Стессель. Побольше бы России таких людей…

— Возможно, но к чему здесь Макаров, в нашем споре? — недоуменно перебил Терентин. — Ведь у нас с тобой речь шла о военных преимуществах России, а не о добродетелях покойного адмирала…

— Объясню, Андрюшенька, все объясню, не торопись.

Дорош полез в боковой карман кителя и извлек оттуда маленькую записную книжечку в красном сафьяновом переплете.

— Апреля двадцатого дня, — продолжал он, — одна тысяча восемьсот девяносто шестого года… Обрати внимание, Андрюшенька: девяносто шестого, то есть еще за восемь лет до нашего с тобою спора, вышеупомянутый адмирал Макаров представил Главному морскому штабу отчет о плавании Средиземноморской эскадры под его начальством в Тихом океане и о возможных военных действиях на Дальнем Востоке… Не приходилось встречаться с таким документом?

Заинтересованный мичман Терентин насторожился:

— Нет. И что же?

— А то, что, заглядывая в сравнительно недалекое будущее, сей не любимый твоим батюшкой адмирал писал… — Дорош раскрыл книжечку, но прочел, почти не глядя в нее, — должно быть, по памяти: — «Намерения японцев весьма обширные: их агенты изучают и Филиппинские острова, и Австралию, и Сандвичевы острова. Удвоение их флота и армии не оправдывается оборонительными целями. Увеличение армии идет с целью завоевательской и диктаторской. Быстрые шаги Японии угрожают более всего торговле Англии, но пока что страна эта молчит…»

— Дальновидно, — согласился Терентин.

— Вот именно, — подтвердил Дорош и поднял взгляд на мичмана: — Как видишь, Андрюша, предупреждение о военной опасности на Дальнем Востоке, и притом предупреждение очень серьезное и обоснованное, мы имели еще восемь лет назад. Срок достаточный для того, чтобы приготовиться хотя бы к обороне, если уж не к наступательным действиям. А к войне по-настоящему мы все-таки не подготовились. И теперь расплачиваемся за это. Не мы с тобой, конечно, а те тысячи безымянных, на маньчжурских полях… — Дорош умолк. — Да и мы тоже, — после минутного молчания раздумчиво произнес он. — Кто знает…

— Терпеть не могу похоронных мелодий! — возмутился Терентин. — Ты мне лучше вот что объясни: а что же предлагал… этот твой пророк? Что, по его мнению, для этого нужно было?..

— О том, что нужно было для этого, Степан Осипович Макаров тоже предусмотрительно говорил, — перебил его Дорош. — Слушай дальше, что сказано в отчете: «Могущество России значительно превосходит могущество Японии, но на Дальнем Востоке нам трудно иметь столько же сил, сколько у наших противников. Необходимо иметь в виду, что наш Дальний Восток есть не более как колония… Борьба наша на Дальнем Востоке не будет борьба двух государств, а борьба одного государства против колонии другого…» — Он захлопнул книжечку. — Вот к каким выводам приходили уже тогда некоторые светлые головы, Андрюшенька. Согласимся, что выводы довольно печальные.

— И как же все это понимать? — недоуменно спросил Терентин.

— А уж это как умеешь, — пожал плечами Дорош. — Я лично понимаю так: когда ввязываешься в войну, отнюдь не необходимую, взвесь предварительно — и не один раз взвесь! — все ли ты сделал для обеспечения победы. Всякая война — это прежде всего ответственность перед историей. — Очевидно почувствовав, что сказал больше, чем хотел, Дорош круто изменил направление разговора: — Пойдем-ка лучше ко мне, партийку в шахматы сыграем. От раздумья, говорят, цвет лица портится. Пусть за нас думает адмирал Энквист, ему это по чину положено.

И первым поднялся, показывая, что разговора продолжать не намерен.

По дороге в каюту Дороша мичман доверительным шепотом спросил:

— Послушай, Алексей, уж ты не социалист ли случайно?

Дорош остановился, изумленно поглядел на Терентина, расхохотался.

— А ты не у отца ли Филарета подозрительности научился? Неужели каждый хоть мало-мальски самостоятельно мыслящий, а не повторяющий готовые прописи непременно социалист?

Терентин обиженно замолчал.

«…Нет, а может, и в самом деле Алеша — социалист? — подумал он. — Вот интересно-то!..»

Кто они такие — социалисты, он представлял себе довольно туманно.

3

В пятницу, девятнадцатого ноября, перешли через экватор и вступили в Южное полушарие.

Лекарь Бравин и мичман Терентин еще накануне, за обеденным столом, переглянувшись, завели осторожный разговор о том, что неплохо было бы это предстоящее событие отметить традиционным морским празднованием.

— Мы, Евгений Романович, конечно, понимаем: условия боевого похода эт цетэра[3], — тянул мичман, заговорщически подмигивая Бравину. — Но, с другой стороны, для команды разрядка была бы: скучища же ведь у нас зеленая!..

— Нет, отчего же — скучища? — спокойно возразил Егорьев. — Мне кажется, матросам у нас просто некогда скучать. Занятия со специалистами, чистка абордажного оружия, вахты…