Морские повести - [127]

Появление сирени, плотный аромат которой вдыхать тяжело и радостно, совпадает с началом стойкой теплой поры; а еще не успеет отойти сирень — корзины цветочниц заполнятся вызывающе яркими громадными шапками розовых, багровых, белых пионов. Еще в капельках утренней росы, они кажутся отягощенными этой влагой, и собственным ароматом, и непередаваемо глубокой мощностью красок.

В легких пестрых платьях, в косынках, завязанных у подбородка, с носами, от загара заклеенными бумажкой, цветочницы уже не зазывают покупателей: они знают, мимо т а к и х  цветов пройти равнодушно нельзя, если у тебя еще не окончательно зачерствело сердце.

Сердца не черствеют у моряков — они раскупают перед вечером все это великолепие красок и запахов и, смущенные, несут любимым букеты цветами вниз, как носят веники…

Тогда, семнадцать лет назад, цветочницы тоже стояли в ряд, закрывшись от солнца пестрыми зонтиками; и Листопадов, пока машина, выезжая на центральную улицу, делала разворот возле цветочного ряда, подумал: надо бы купить цветов. Но тут же, впрочем, забыл об этом; он склонился над лицом жены, и у него испуганно дрогнули губы — таким чужим, незнакомым показалось ему это лицо, измененное болью.

Он повторял машинально, понимая и не понимая бессмысленность того, что говорит:

— Ну покрепись немного! Ну потерпи, уже скоро приедем!..

Сержант-шофер повел машину на запрещенной скорости, не обращая внимания ни на красный огонь светофоров, ни на отчаянные свистки милиционеров; он едва успевал давать сигналы, обгоняя встречные машины, и прядка волос прилипла у него ко лбу. А Листопадов все твердил:

— Скорее, Романюк! Давай скорее!..

Они уже въезжали в ворота родильного дома, когда Зина прошептала побелевшими губами первое и единственное за всю дорогу слово: «Быстрей!..»

Цветы он принес вечером, после того как узнал: все благополучно — дочка!

…Мир наполнен воспоминаниями.

Они могут быть разными: веселыми или грустными, забавными или трагическими, но, непрошеные, незваные, все равно они придут к человеку.

Листопадов усмехнулся: расчувствовался…

В день, когда жена должна была возвратиться из родильного дома, он сам — а он тогда плавал старшим помощником, старпомом, — состряпал какой-то замысловатый обед, поминутно заглядывая в поваренную книгу, сбегая купил бутылку вина, украсил комнату цветами и стал ожидать машину. Но ее все не было, и он, махнув рукой, поехал в трамвае. В трамвае они и домой вернулись: Листопадов впервые входил с передней площадки, и ему казалось, что все в вагоне смотрят на него одного. Он боялся, что  о н о, это неопределенное, еще даже не рассмотренное им и лишь выставившее наружу крохотный курносый носик, — что оно начнет ворочаться в одеяле.

Зина смеялась:

— Да не бойся ты! Держи ровнее и ничего не бойся — ты же моряк!

Пассажиры в вагоне тоже сочувственно рассмеялись, а Листопадов покраснел. Байковый теплый пакет он от трамвайной остановки до двери нес с такой осторожностью, что Зина, идя сзади, подтрунивала над ним. У двери он перевел дыхание и попросил жену:

— Открой дверь сама. Это, говорят, к счастью…

Зина рассмеялась:

— Давно ты стал суеверным?

Так Лийка вступила в их жизнь. А теперь вот она командует: где ты там, синьор Брабанцио?

Да, так вот: на перекрестке у скверика он купил цветов…

3

В тесной ходовой рубке взад-вперед расхаживал лейтенант Белоконь. Невысокий, плотный, с темным от загара лицом, он весь дышал молодостью, и щеки его были покрыты тем легким пушком, какой бывает только у юношей, совсем недавно переставших быть подростками. Белоконь хмурил ржаные кустики выцветших бровей и старательно придавал лицу озабоченность. Но это лишь подчеркивало, до чего он еще молод. Увидев командира корабля, он вытянулся «смирно» и отпечатал два шага вперед. Но Листопадов махнул рукой: не нужно.

— Доложите обстановку, — коротко приказал он.

Надо признать, докладывал Белоконь толково, и командир корабля с любопытством поглядывал на него.

— По телефону у вас получается хуже, — одними только уголками губ улыбнулся капитан третьего ранга. Белоконь густо покраснел. — Ну, а что означало «н а ч а л о с ь»?

— Я сказал — начинается, — осторожно возразил лейтенант. — Начинается шторм, товарищ капитан третьего ранга. Видимых признаков еще нет, но барометр падает поминутно… И ветер усилился.

Глазами, выражением лица, всем своим видом он, казалось, просил командира корабля: не нужно больше вспоминать об этом телефонном звонке, не нужно!.. И Листопадов понял его. Он спросил озабоченно:

— Какие успели принять меры?

— Крепится все по-штормовому… Завели штормовые леера… Открыли шпигаты. — Белоконь перечислял и незаметно загибал пальцы на руке: что ж это он упустил?

— Еще? — спросил Листопадов.

Белоконь замялся. Последним своим распоряжением он, похоже, превысил права, которые ему были даны как вахтенному офицеру.

— Еще я приказал заменить у машины матроса Климачкова…

— Это почему? — удивленно поднял брови Листопадов.

Белоконь еще больше смутился и произнес уже совсем тихо:

— Видите ли, товарищ капитан третьего ранга… В училище нам говорили, что в предвидении шторма необходимо учитывать возможности личного состава. В особенности котельных машинистов и вообще машинной команды… Некоторые корабли погибали именно вследствие того, что не были заранее учтены реальные возможности экипажей…