Морская ведьма - [28]

Впрочем, нельзя сказать, что она не задумывалась о том, что с ней сталось. Беспокойство и тревога не утихали ни на секунду. Но, подобно морской птице, запутавшейся в рыболовных сетях, она не видела, что еще можно сделать, чтобы спастись. Все ее усилия пропали втуне, лишив ее и без того немногих сил. Усталость и шок обрушились на нее и погребли под собой, а жалкое человеческое тело, в котором она оказалась, более неспособно было помочь ей. Маргред медленно погружалась в благословенное оцепенение и беспамятство.

И почти погрузилась. Но когда Калеб отворил дверцу со стороны водителя, она вдруг ощутила слабое, теплое и трепетное дыхание… облегчения? Узнавания? Признательности?

Он озабоченно нахмурился.

— С тобой все в порядке?

Он просто старается подбодрить и утешить, напомнила она себе.

— Да. Я немного устала.

И от его расспросов тоже. Устала от попыток заставить ее вспомнить то, что она старательно пыталась забыть. Делала вид, что забыла.

Запах, запах демона, который не спутаешь ни с чем — ни с запахом человека, ни с запахом моря, феи или эльфа.

Голод.

Боль.

Она очень хотела забыть. И посему расплывчатые, отрывочные воспоминания воспринимала как благословение, а Калеб — как досадную помеху. Он хотел знать правду.

Но только Маргред точно знала, что он ее не вынесет.

Калеб откашлялся.

— Вот, кстати, какая штука… У нас появилась одна маленькая проблема.

Бедное, измученное сердце замерло у Маргред в груди.

Маленькая проблема?

Маленькая, даже меньше той, что на нее из темноты совершенно неожиданно набросился демон? Что вместе со шкурой она лишилась собственной личности и бессмертия? Что ее ударили по голове и оставили в этом мире стареть и умирать?

— И что это за проблема? — полюбопытствовала она.

— В гостинице нет свободной комнаты.

Она непонимающе смотрела на него.

— У них все занято, — пояснил Калеб. — Честно говоря, я боялся, что так оно и будет. У них и было-то всего девять комнат для гостей, так что теперь, когда начался сезон…

Маргред пыталась уразуметь, что он такое говорит.

— Мне же нужно где-нибудь укрыться. Хотя бы на сегодняшнюю ночь.

Ее пещеры… Но в своем нынешнем состоянии она ни за что не сможет до них добраться. В теле человека, во всяком случае.

— Нет проблем, — откликнулся Калеб. — Я отвезу тебя домой — в дом моего отца. Моя сестра приютит тебя на ночь. Так что одна ты не останешься.

— Я не буду одна. Я могу быть с тобой.

Он решительно сжал губы.

— Это не самая лучшая идея.

— Почему?

— У меня только одна спальня.

Маргред по-прежнему ничего не понимала.

— У тебя есть кровать.

— Я не хочу воспользоваться твоей слабостью. Конечно, пару ночей я могу перекантоваться и на диване, но это не выход. В долговременной перспективе, во всяком случае.

— Как раз сейчас долговременная перспектива занимает меня меньше всего, — резко бросила Маргред.

Ответом ей послужило молчание.

— Тебе наверняка понравится моя сестра Люси, — сказал наконец Калеб. — Ее все любят. Кроме того, она может одолжить тебе что-нибудь из одежды.

Упоминание об одежде решило дело.

Или, быть может, ее покорила его всепобеждающая и искренняя доброта. Его стремление поступать как должно, делать все хорошо и правильно.

Маргред еще раз критическим взглядом окинула больничный наряд, который презентовала ей врач, — свободную блузку-балахон бирюзового цвета и широченные штаны, разрисованные пляшущими розовыми медвежатами.

— Если только на ней не будет медведей.

Калеб расслабился, и напряженное выражение исчезло с его лица.

— Никаких медведей, — торжественно пообещал он и завел двигатель джипа.

* * *

Люси спала, когда в доме зазвонил телефон. Нет, во сне она видела не обычные кошмары о том, что тонет или что ее преследуют чудовища с красными глазами. Ей снилась мать. Мать, напевающая колыбельную. И песня матери негромким шепотом звучала у нее в голове подобно шороху морского прилива.

Она не помнила мать. Та уже давно не приходила к ней во сне, хотя очень долгое время — когда Люси была совсем маленькой, лет шести или семи от роду — это были ее любимые сны, которые она старалась запомнить, чтобы потом, днем, извлечь из памяти и поиграть с ними. Впрочем, все они были практически одинаковыми. Однажды ночью зазвонит телефон или кто-то постучит в дверь, а на следующее утро, когда Люси проснется, мать будет возиться на кухне, готовя завтрак. Блинчики с черничным сиропом, которые так любит мама Дженнифер Лопес, или оладьи с тертыми грецкими орехами и клюквой, какие бывают у миссис Бароне.

Она никому и никогда не рассказывала о своих снах. Ни Калебу, который всегда оставлял ей теплую кашу в тарелке и записку на столе, прежде чем бежать на паром, увозивший его в школу. Ни отцу, который уходил из дому ни свет ни заря, чтобы проверить ловушки на крабов и сети. Барта Хантера не занимали такие мелочи, как сны собственной дочери. Или воспоминания о ее матери.

К тому времени, когда Люси поступила в колледж, сны перестали приходить к ней. Но иногда по вечерам, заслышав звонок телефона, она чувствовала, как замирает и начинает бешено стучать сердце в безумной надежде: «А что, если… А что, если…»

Чаще всего случалось, что звонивший ошибался номером. Сегодня же, однако, на другом конце линии оказался Калеб, которому понадобилась ее помощь. Или, точнее, его подопечной, какой-то бедняжке, бездомной и раненой женщине, которая подверглась жестокому нападению на пляже.