Морская Дама - [29]

— Так поступать нечестно! И с ними, и со мной, и с кем угодно!

И тут он, я думаю, неожиданно начинает ругаться.

Представляю себе, как он сидит за обедом, — к этой трапезе он обычно относится с подобающей серьезностью. Представляю себе официанта, изображающего на чисто выбритом лице добродушную небрежность, который приближается к нему с выражением интимного соучастия, с каким всякий порядочный официант подходит к тем, кто внушает ему уважение. Представляю себе уважительную паузу, почтительный вопрос.

— А, да что угодно! — восклицает Мелвил, и официант удаляется в полном изумлении.

Всякую серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а скорее к аморфной массе, — и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.

Мелвил только что взял в руки «Панч» — он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, — и начал читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.

Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его, но потом кивнул и неохотно направился к нему. Каждое его движение говорило о том, что он не прочь улизнуть, но не знает, как бы это сделать.

— Вы здесь? — произнес он.

— А вы что делаете в такое время так далеко от Хайда? — спросил Мелвил.

— Я зашел, чтобы написать одно письмо, — сказал Чаттерис и беспомощно огляделся.

Потом он сел рядом с Мелвилом и попросил сигарету. И вдруг пустился в откровенности.

— Вряд ли я буду баллотироваться в Хайле, — сказал он.

— Неужели?

— Да.

Он закурил сигарету.

— А вы стали бы на моем месте?

— Ни в коем случае, — ответил Мелвил. — Но это не по моей части.

— А по моей?

— Не поздновато ли выходить из игры? — спросил Мелвил. — Вас уже выдвинули. Все взялись за работу. Мисс Глендауэр…

— Знаю, — отозвался Чаттерис.

— Ну и?…

— Мне что-то не хочется.

— Но, дорогой мой!..

— Может быть, я немного переутомился. Я не в форме. Потерял ко всему интерес. Вот почему я здесь.

Тут он сделал совершенно нелепую вещь — выбросил сигарету, выкуренную едва на четверть, и почти тут же попросил другую.

— Вы чересчур усердно занимались своей статистикой, — сказал Мелвил.

Чаттерис произнес нечто такое, что Мелвил, как ему показалось, уже где-то слышал:

— Выборы, Прогресс, Благо Человечества, Общественный Дух — все это на самом деле меня не интересует. По крайней мере, сейчас.

Мелвил молча ждал продолжения.

— С самого рождения тебе всю жизнь постоянно твердят, что надо делать политическую карьеру. Это впитываешь с молоком матери. Тебе не позволяют даже подумать, чего ты хочешь на самом деле, все так тебя туда и подталкивают. Воспитывают характер. Внушают образ мыслей. Загоняют туда…

— Меня никто никуда не загонял, — возразил Мелвил.

— А меня загоняли. И вот что из этого получается!

— Вы не хотите делать политическую карьеру?

— Как вам сказать… Подумайте, что это такое на самом деле.

— Ну, если задумываться о том, что есть на самом деле…

— Во-первых, вся эта возня, чтобы попасть в парламент. Эти проклятые партии не значат ничего — абсолютно ничего. У них даже нет приличных фракций. Болтаешь всякий вздор перед разными проклятыми комитетами проклятых торговцев, которые думают только о том, чтобы подороже продать свое самоуважение; шепчешься и водишь дружбу с представителями на местах и стараешься, чтобы тебя почаще с ними видели; занимаешься всякой идиотской благотворительностью, и обедаешь, и толкуешь, и якшаешься со всевозможными чванливыми наглецами и мошенниками…

Он на несколько секунд умолк.

— И ведь на самом деле они ничего такого в виду не имеют! Они просто делают это по-своему, как ты — по-своему. Все это одна и та же игра. Они гоняются за призраком довольства, они трудятся не покладая рук, и ссорятся, и завидуют друг другу, днем и ночью, постоянно стараясь, несмотря ни на что, убедить себя, что они воплощают в себе реальность и успеха…

Он снова умолк и затянулся сигаретой.

— Это так, — согласился Мелвил и, не скрывая злорадства, добавил:

— Но я думал, что ваше скромное движение… Что в нем есть нечто большее, чем партийные дрязги и самоутверждение?…