Морская чайка - [40]

И в самом деле, через какой-нибудь час, а может быть, и больше, мы увидели знакомый берег, пожелтевший каштан на круче и нашу хату. Приглядевшись, я заметил на берегу бабушку. Маленькая, седоволосая, она стояла на круче, приставив козырьком руку к глазам, и смотрела на нас. И мне так захотелось крикнуть ей, чтобы даже отсюда услышала она, что мы прибыли благополучно, что с нами даже в самый большой шторм и бурю никогда ничего не случится.

А когда мы сошли на берег, дедушка обнял меня за плечи, затем крепко взял под мышки, поднял вверх, поцеловал в обе щеки и сказал:

— Ну, Даня, ты у меня уже настоящий рыбак!

БЕРЕГОВЫЕ НОВОСТИ

Ну, теперь достанется дедушке от бабушки. Уж она будет грызть его за то, что он повез нас в море во время шторма. Мне даже жалко стало дедушку, и я решил смело защищать его в этой схватке с бабушкой.

Но я ошибся. Бабушка и словом не обмолвилась насчет бури. Подала на стол еду, пригласила всех поужинать и только после этого атаковала дедушку:

— У тебя, старый, уже совсем высохло в голове? Забрал детей и потащил их на целую неделю в море! Вместо того чтобы отдохнуть, хотя бы и той же Оксане, она должна была рыбу тебе варить. И ребенка с собой потащил. Людские дети то в кино, то на концерты, а нашего ты в баркасе морил. Уж если чего надумаешь, ничего не поможет: хоть танцуй, хоть умирай. Да ешь, ешь, чего носом крутишь и на посудник, как тот Беззубка, посматриваешь. Нету, ничего нету, поужинаешь и без выпивки.

— А ты не выдумывай, старая, бог знает чего, — сказал дедушка. — Да сама ешь, ведь разговором не насытишься.

Мама, должно быть, для того чтобы переменить тему разговора, сказала:

— Ох, и переволновалась же я! Такой шторм, сколько живу на свете, еще не приходилось видеть. Да еще и гроза — с молниями и громом.

Бабушка успокоила маму:

— А чего там тебе бояться? Что ему, — бабушка кивнула в сторону дедушки, — впервые? Эге! Да он, бывало, и не в такой шторм в море блуждал… И что тот летний шторм? Забава! Вот когда осенью начнет дуть да бунтовать! Даже на берегу страшно сидеть. Так и кажется, что обвалится эта круча, да и полетит в пропасть. А он в море. Что та щепочка, баркас на волнах летает: то, как чайка, в самое небо поднимается, то до самого дна вниз нырнет. Ого, если б наш дед боялся тех штормов, его уже давно крабы съели бы…

Бабуся незаметно добавила еды в дедушкину тарелку.

— Да ешь, старый, веселее, а то лижешь, как тот котенок. Такой мужчина, а будто младенец кушает…

С этих пор я уже никогда не тревожился за дедушку. Убедился, что хотя бабушка и донимает его славами, но не дает в обиду.

Не успели мы и поужинать, как послышался знакомый свист с улицы. То был Павлик. Бабушка также сразу узнала его.

— О, уже твой приятель появился. Тут ни днем, ни ночью не давал покою. Где Даня да где Даня? Чайке твоей все бычков носил на чердак. Говорю: «Ты мне еще хату там спалишь». А он клянется, пакостник: «Я и спичек с собой не ношу, я только Данину чайку кормлю».

Наскоро поужинав, я выбежал на улицу. Павлик ожидал меня возле калитки. Я даже и не узнал его поначалу: как видно, мама постаралась и совсем смыла с него смолу. Был черномазым, а теперь стал розоволицым. Он очень обрадовался, увидев меня, и не знал, чем в первую очередь похвалиться.

— А сегодня идет новая картина. Интересная-интересная. Ну, знаешь, про войну, а называется… Забыл… Пойдем?

Что за странный вопрос? Да я в море больше всего соскучился по кино. Но я сейчас спрашиваю о другом:

— А как чайка?

У Павлика глаза засияли.

— Ого! Уже обоими крыльями машет, а бычков ест… Ну будто не ест их, а за себя бросает…

Мне тут же захотелось поглядеть на свою чайку. Тем более, что у меня для нее была приготовлена целая связка ставриды. Я на минутку забежал в дом, схватил рыбу, свой фонарик и опять помчался на улицу.

На дворе смеркалось. Тропинки уже немного просохли, и мы, выбирая, где посуше, пробрались к дедушкиному дому. Вмиг очутились на чердаке. Здесь было уже совсем темно. Я зажег свой, электрический фонарик. Яркий сноп света с зеленой полоской обежал чердак, вырывая из темноты то желтые сосновые стропила, то кучу старых сетей, то запыленные доски, и, наконец, остановился на удивленной чайке. Она стояла, высоко подняв голову, вообразив, наверное, что это корабль в море светит своим прожектором.

Освещая чайку, я осторожно подкрался к ней, схватил за шею. Она начала вырываться. Тогда я погасил фонарик. Чердак залила непроглядная тьма, и чайка замерла в моих руках. Я вынес ее на середину чердака, сел на старые сети и только тогда опять зажег свет. Чайка изумленно вертела головой.

— Павлик, давай рыбу!

Павлик не замешкался, он сразу же сунул чайке под самый нос довольно большую ставриду. Чайка, поколебавшись с минуту, взяла рыбу в клюв, подбросила ее вверх, схватила за голову и в один миг проглотила.

— Она так и акулу проглотит, — с гордостью за чайку произнес Павлик.

Когда чайка наелась, я внимательно осмотрел ее раненое крыло. В самом деле, за эти дни оно почти совсем зажило. Только струп еще оставался в том месте, куда угодил камушек.

— Скоро уже летать начнет, — сказал я, отпустив чайку.