Морская чайка - [23]

Во мне так все и забурлило. Что ж это, и я, как Сана, буду всю жизнь корпеть над книгами? Дедушка будет рыбу ловить, папа солдат обучать, а я буду сидеть без дела? Разве это жизнь?

Нет, не хочу я так жить!

Я чувствую, что ни мама, ни тетя Надя уже ничего интересного не скажут. А солнце склоняется к западу. В такое время хорошо бычки клюют.

— Мама, я уже выспался! — кричу.

— Выспался? — удивляется она.

Я выхожу из комнаты, протирая глаза кулаками:

— Выспался. Мне даже папа приснился.

— Ну иди поиграй с Саной.

— А я не хочу играть. Мне надо чайку кормить.

— Далась она тебе. Сколько труда, сколько сил тебе это стоит. Лучше б книги, как Сана, читал.

Я уже смеюсь:

— Это для меня самое интересное. Я же ее, как доктор, лечу, как повар, кормлю. Мне даже ребята завидуют…

Мама задумывается на минуту.

— Ну иди корми, только не бегай… Ведь до того похудел, что папа тебя и не узнает…

Схватив удочку, я, как теленок, бегу, брыкаясь, к морю. Пускай мама и тетя Надя спорят о том, кем я буду, когда вырасту. А пока что я заядлый рыбак. И у меня свои заботы…

КЕМ БЫТЬ?

Я научился вставать рано, одновременно с солнцем. Теперь уже я и ложился, и просыпался, как дедушка. Стоит ему открыть глаза и потянуться к трубке, как я уже на йогах.

Сегодня дедушка сказал, чтобы я сам нес весло к баркасу. Это мне было по душе. Вот я и взялся за весло, а дедушка взвалил себе на плечи целую охапку пожелтевших сетей.

Мы пришли на рыббазу так рано, что даже Жорка-одессит еще спал. Дедушка бросил сети в баркас, присел на борт и вытащил из широкого кармана трубку.

— Ну как, Даня, полюбилось тебе море?

Еще как! Вот только сказать, как оно мне полюбилось, не могу. Я все время про море думал и, казалось, столько мог сказать о нем, а когда дедушка спросил, все слова разлетелись, как вспугнутая мошкара. И ничего толком не сказал в ответ, только головой покивал: полюбилось, мол, полюбилось…

Да, море мне очень и очень понравилось. Ведь оно такое синее-синее, такое безграничное, веселое… Я даже и не знаю, с чем можно сравнить этот чудесный простор. Вот смотрю на море и думаю: почему такая несправедливость существует на свете? В одном месте столько моря, что и конца-края не видно; прямо-таки чересчур много. А в других местах не найдешь даже залива морского. Если бы хоть немного этого моря — ну хотя бы как до того белоснежного корабля — перелить в белорусские леса! Эх, и обрадовались бы мои друзья-белорусы, и удивились бы!

— Так, может, ты у нас навсегда останешься? — допытывался дедушка.

Я молчу. Над этим надо подумать. Конечно, остаться у дедушки совсем не плохо. Правда, бабушка слишком придирчива, и она, наверное, стала бы мне больше читать нравоучений, чем дедушка. Зато какой дедушка у меня! Рыбак!

А какое море! А Коська! А кино бесплатное на сучьях старой черешни! А морская чайка! Все это такое, что от него трудно отказаться. Но ведь там, в Белоруссии, в военной части мой папа. И мама туда уедет. Разве она может бросить папу одного? Что он без нее будет делать?

Учтя все это, я решил:

— Я лучше буду каждое лето к вам приезжать.

Дедушка будто и не слышит. Молча сосет свою трубку. Только глаза отводит в сторону, словно что-то интересное увидел там, в море. Я понимаю — не понравился мой ответ дедушке. И я добавляю:

— Папа же один там остался.

Дедушка улыбается:

— Это хорошо, что за отца беспокоишься. Молодчина!

Я готов засмеяться от удовольствия: о ком же еще мне беспокоиться?

— Кем же ты собираешься стать, когда вырастешь? — снова спрашивает дедушка.

Вот так вопрос! Что тут ответишь?

Помнится, когда я был еще совсем-совсем маленький, мама купила мне матросский костюм. Синяя рубашка и брючки. И еще настоящая бескозырка. А на ней надпись «Шалун». Я не знал тогда, что это слово написано на моей бескозырке, и очень сердился, если меня называли шалуном.

«Неправда, я — моряк! Я — моряк!» — возражал я.

Еще тогда я решил, что, когда вырасту, непременно стану моряком и буду водить корабли в море.

Позднее, когда уже немного подрос, я побывал в гостях у своего второго дедушки — папиного папы. Тот мой дедушка совсем не похож на этого. Этот рыбак, а тот — конюх в колхозе. Этот великан, а тот маленький-маленький. Даже странно, что он папин папа. Мой папа высокий, широкоплечий, а дедушка тоненький, худущий. Может быть, потому, что ему все некогда. Днем и ночью он ухаживает за лошадьми. Он и меня водил на конюшню. Тогда я впервые увидел маленьких жеребят. Я не знал, как их называют, но очень обрадовался и, захлопав в ладоши, крикнул:

— Смотрите, дедушка, какие у лошади дети!

И, пока мы были в селе у дедушки, я каждый день ходил с ним на конюшню. Если меня кто спрашивал: «Кем будешь, Даня?» — я отвечал, не задумываясь: «Конюхом!»

Но конюхом я был недолго. Однажды папа повез меня и маму на прогулку в настоящем автомобиле. Я сидел рядом с шофером и держался одной рукой за руль. И не было границ моей радости. Я понял, что нет ничего лучше на всем свете, чем такие поездки в автомашине. И что может быть лучше работы шофера? Представьте себе — всю жизнь, изо дня в день, шофер водит машину; зимой и летом он путешествует из города в город или от села до села. Это же не работа, а беспрерывная прогулка.