Море в ладонях - [128]

— И секретарь комитета комсомола! — подсказал Миша, вдохновленный тем, что если и не одержал полной победы, то предварительный бой выиграл.

— В этих делах я ему не начальство. Сами его приглашайте.

— Да нет, вы не обижайтесь. Конечно, я сам приглашу…

Миша ушел, а Мокеев, обхватив ладонями голову, с силой потер виски. «Сопляк! — озлобленно подумал он. — С истинным удовольствием дал бы ему коленом под зад. А ведь не дашь, ничего не поделаешь…»

Не успел Мокеев успокоиться, как заявился главный инженер Промстройпроекта, член комиссии по проверке работы института.

Поздоровались. Закурили.

— Приболел?

— Гриппую, — ответил Мокеев. — Ты вот что скажи, Сергей Григорьевич, разве ваш институт не привлекает никого со стороны?

— Лет пять назад привлекали. За двух таких совместителей я и шеф по выговору схватили. А у тебя набралось их двадцать один.

— Стало быть, на добрый десяток выговоров? — невесело пошутил Мокеев.

— Толку мало. Большинство работ отклонено заказчиком или признано неудачными.

— Москва тоже не сразу строилась, переделывалась и перекраивалась.

— Кстати, а тебе зачем нужно было идти в соавторы?

Больше всего Мокеев боялся именно этого. Какой-то кошмарный, воистину идиотский день. Прошло всего девять часов с того момента, как минутная стрелка указала на новые сутки, а неприятностей — за месяц не расхлебать.

— Я все-таки инженер, — обиделся Мокеев, — творческая пища моей голове тоже нужна.

— Разумеется, инженер. Но прежде всего руководитель и распорядитель кредитов.

— Так можно взять под сомнение все!

— Если задаться такою целью, то можно. Но качество, качество где? А как быть с теми, кто требует свои деньги назад?

— Ну знаешь, тут дело спорное. С заказчиком можно согласиться и не согласиться. Если даже дойдет до суда, то ничего они не докажут.

— Как знать!..

— А по-моему, этот товарищ, возглавляющий вас, слишком придирчив и скрупулезен, — заключил Мокеев.

— Председатель комиссии?

— Да, буквоед какой-то. Всю жизнь только и ревизует, учит.

— Напрасно ты так. Он не глуп, инженер, автор многих научных работ. В партийном аппарате сравнительно недавно. Ушаков пригласил.

Мокеев взглянул на часы. Было только четверть десятого.

— Все пишете и пишете, — сказал он. — Поднакрутите за неделю.

— Пока лишнего ничего не записали.

— Ну, а потом? — спросил осторожно Мокеев, хотя мог и не спрашивать, не с луны свалился.

— Соберем руководящий состав, доведем до сведения акт комиссии, ее выводы. Один экземпляр вам, второй в райком, третий в Госкомитет.

Мокеев ждал, пытливо смотрел в лицо собеседника. Наконец тот добавил:

— Это мое личное мнение, Модест Яковлевич, но, очевидно, тебе надо готовиться к разговору на бюро крайкома. О результатах нашей работы Ушаков велел ему доложить…

Вот чего больше всего боялся Мокеев.

В десять часов вошла Люба, несколько возбужденная, какая-то сияющая, без той напускной строгости, которая делала ее в глазах посетителей очень занятой, деловой. Минуту назад она говорила с «живым» писателем, и он очень любезно просил доложить начальству, что желает быть принятым.

— И зачем это я вам понадобился? — выходя навстречу, спросил Мокеев. — Прошу, прошу. Садитесь, пожалуйста!

Ершов весело рассмеялся, пробаритонил шутливо:

— Для истории, уважаемый Модест Яковлевич, для истории!

37

Это было вечером тридцать первого декабря. Ершов с дочкой только что испекли рыбный пирог, достали его из духовки и укрыли широким махровым полотенцем, чтобы румяная поджаристая корка отпотела и стала сочнее. Аромат топленого масла, печеной рыбы наполнил кухню, распространился по дому. Дробов сидел в гостиной, листал свежие предновогодние газеты.

— А не пригласить ли нам женщин? — спросил Ершов Катюшу. — С ними как-то уютней и веселей.

— Тетю Марину?

— Ее и Ксению Петровну.

— Надо и Сашку позвать! У него мать с отцом ушли на складчину и придут только утром. А Сашка один. Телевизор пусть с нами посмотрит…

— Совершенно правильно. И Сашку следует пригласить. Надеюсь, танцевать он умеет?

— Ну, па-па… При чем тут танцевать?

— А при том! Будет обнародован указ. Мужчины весь вечер обязаны ухаживать за дамами, первыми приглашать их на танцы, следить, чтобы у дам на тарелках были закуски, а в бокалах вино…

— Я не пьющая! Если тебе так хочется, можешь ухаживать за мной!

И Катюша пошла в гостиную накрывать стол на шесть персон.

Ершов снял телефонную трубку, набрал нужный номер студии телевидения.

Солнечногорский театр отмечал юбилей своего директора — заслуженного артиста республики, исполнителя комедийных ролей, тридцать лет жизни отдавшего театру. Согласно телепрограмме концерт продлится до десяти вечера, а там, как водится, у актеров — товарищеский ужин… Но Ершов хотел, чтобы Ксения Петровна выкроила хотя бы часок, просил, чтобы ее разыскали.

Ответного звонка пришлось ждать недолго.

— Виктор Николаевич, здравствуйте! Это я…

— Вот и отлично! — воскликнул Ершов. — Екатерина Викторовна и ваш покорный слуга, приглашаем после концерта на чашку кофе.

— Екатерина Викторовна? — силилась вспомнить актриса. — Ах, да! — с чувством вины спохватилась она. — Катюша!.. Я очень тронута, но сегодня…

— Никаких «но», Ксения Петровна! Придумайте все, что угодно. В конце концов скажите, что перегрелись под юпитерами, простыли на сквозняке… Вам удобней всего сесть на гэсовский автобус. Семь минут — и вы у нас.