Море. Сосны - [6]
– Как тебя зовут-то, веселая?
– Инна.
– Ишь какое имя. В детдоме-то не обижали?
– Все время есть хотела. Еще старшие парни в трусы залезали…
Виктору стало неудобно, что она говорит такое незнакомому мужчине. И удивила ее интонация – так, обычное дело, ну залез в трусы, жалко, что ли…
Он покосился на Лику, но она на него даже не взглянула, как будто его не было в кабине.
Пожилой шофер тоже немного смутился, но Виктор вдруг заметил, как блеснули у шофера глаза. И по-мужски понял: напрасно она это сказала.
Некоторое время ехали молча.
Вдруг шофер спросил, кивнув на Виктора:
– А он тебе кто?
Спросил так, как будто они здесь вдвоем и Виктора с ними нет.
– Костик-то? – переспросила Лика. – Костик мне никто.
Виктор слушал их разговор, смотрел вперед в ветровое стекло. И даже не спрашивал – с чего это он вдруг стал Костиком?
Ехали, молчали.
И вдруг Виктор увидел, что у шофера только одна рука на баранке, левая. А правой не было.
Правой рукой шофер давно уже шуровал Лике по бедру. А та молчала, будто ее это дело не касается.
– Останови-ка, отец, машину! – сказал Виктор. – И давай выйдем, поговорить надо.
Шофер затормозил.
Виктор с шофером встали возле горячего капота.
Дядька вел себя мирно, почти по-отечески:
– Отступись, парень! Зачем она тебе такая?
– Какая? – спросил Виктор.
– Такая, – мягко ответил шофер. Не хотел произносить плохое слово.
Виктор пожал плечами:
– У меня в Ленинграде жена и двое детей, я вообще по путевке отдыхать приехал… – и зачем-то показал шоферу обручальное кольцо.
– Костик! – крикнула Лика, высовываясь в окно. – В кабине вообще-то одно место. Попутка на двоих – потеря скорости, в одиночку – быстрее. Давай лови другую попутку!
Виктор взял из кузова свой чемодан, подошел к дверце машины.
Стоял и молчал, как будто чего-то ждал еще. Как дурак.
– Давай так, – мирным голосом сказала Лика. – Встретимся на Афоне. Ага?
Юный техник
Утром Виктор мылся возле колонки, тер шею и лицо. Между ног у него было зажато полотенце, поодаль лежала железная дорожная коробочка для мыла.
С удовольствием он вытирался полотенцем, пытаясь совместить вытирание спины с утренней зарядкой.
Потом он сидел на камне и разбирал вещи в чемодане. Каждая вещь была завернута в отдельную газету. Он убирал туда полотенце и коробочку с мылом. Зубную щетку и жестяную круглую коробочку с надписью “Зубной порошок „Особый”, цена 10 коп. г. Гомель”.
Потом (уже на другом камне) Виктор завтракал.
В руках у него была толстая стеклянная бутылка с кефиром. Он проткнул большим пальцем розовую крышечку из фольги и стал пить. Кефир был густым и плохо лился, поэтому Виктору пришлось высоко запрокидывать голову. Потом он заел кефир кексом.
Потом долго смотрел вдаль, курил сигареты “Друг”.
Нервничал, ерзал на камне. Потом не выдержал, сунул руку в задний карман брюк, вынул то, что так его нервировало. Серый невзрачный пакетик, на котором написано “Презерватив – 2 шт. Баковский завод резиновых изделий, ст. Баковка Калининской ж/д”. На обратной стороне пакетика был проставлен маленький прямоугольный штамп “ОТК”.
Виктор аккуратно засунул пакетик под камень и подоткнул его еще ногой.
И успокоился. Достал из чемодана журнал “Юный техник” и стал его внимательно читать.
А мимо Виктора то и дело проносились поезда.
Все окна в вагонах были открыты, и люди махали руками Виктору.
А он им – нет. Он читал статью про путь советской автомобильной промышленности за сорок семь лет.
Полетное
Поселок этот назывался то ли Полетное, то ли Взлетное, точно Виктор не знал – указатели здесь были редкими и очень путаными.
Он шел по пыльной дороге. На нем были сандалии, в которые набивался песок, да еще чемодан сильно оттягивал руку.
Потом рядом с ним пошел паренек из местных. Как все местные пареньки (они называют себя пацаны), выглядел он на полные шестнадцать, хотя на самом деле ему наверняка тринадцать, а то и еще меньше. Говорил он некрасиво, с акцентом.
– Короче, – сказал паренек. – Там одна тебя ждет. Чтобы ты пришел.
– Куда пришел? – с раздражением спросил его Виктор.
– На Куйбышева.
Куйбышева Виктор, конечно, не знал.
– И Урицкого не знаешь? – спросил парень.
Виктор давно все уже понял – кто та самая она, которая его ждет, но все равно спросил:
– Она – это кто?
– Одна пираститутка, – ответил парень и засмеялся.
Тогда Виктор остановился, поставил чемодан на землю и очень серьезно спросил:
– А почему ты считаешь, что она проститутка?
Парень вылупился, помолчал.
– Не, не считаю, – подумав, ответил он. – Первый раз ее вижу.
– А зачем так сказал?
– Все так русских девок называют.
– Что, не любите русских? – спросил Виктор.
– Почему? – страшно удивился парень. – Просто так называем…
– А Куйбышева – где?
– Тама, тама, – с очень русской интонацией ответил парень и замахал руками вперед и влево, вперед и влево.
Тама
На улице Куйбышева стояла желтая бочка с квасом, возле нее очередь. Толстая женщина в несвежем белом халате и в тапках на босу ногу сидела на венском стуле и разливала квас. Литр стоил двенадцать копеек, большая граненая кружка – шесть, а маленькая – три копейки.
Лика пила квас за три копейки, а Виктор за шесть. Так делали все в парах: женщина пила маленькую, а мужчина – большую.
История пьесы М.Ю.Угарова «Смерть Ильи Ильича» – по мнению многих, лучшей пьесы современности, – достаточно интересна: говорят, что автор сочинял пьесу «Смерть Ильи Ильича» («Облом-оff») как раз для МХАТа, но после смерти Олега Ефремова она оказалась там не нужна. В результате автор поставил пьесу сам в «Центре драматургии и режиссуры». Последствия хорошо известны: премия на фестивале «Новая драма», премия «Гвоздь сезона» от московского отделения СТД и приз зрительских симпатий на «Золотой маске». Тут же пьесу приняли к постановке в театре им.Р.Симонова и выпустили под названием «Облом ОК».
Острое социальное зрение отличает повести ивановского прозаика Владимира Мазурина. Они посвящены жизни сегодняшнего села. В повести «Ниночка», например, добрые работящие родители вдруг с горечью понимают, что у них выросла дочь, которая ищет только легких благ и ни во что не ставит труд, порядочность, честность… Автор утверждает, что что героиня далеко не исключение, она в какой-то мере следствие того нравственного перекоса, к которому привели социально-экономические неустройства в жизни села. О самом страшном зле — пьянстве — повесть «Дурные деньги».
Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.
«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.