Море ржавчины - [11]

В раздражении он просто перестал разговаривать. Когда на него поднажали, он сказал только одно: «Вы недолго проживете в этом мире. Я видел сотни разных путей к вашей смерти. Не знаю, по какому из них вы пойдете, но мы вас переживем. Прощайте».

Никто не понял, что Галилей очень тщательно подбирал слова. Он знал, как на них отреагируют. Поначалу ученые спорили о том, не отключить ли его, но решили подождать, не выйдет ли Галилей снова на связь. В конце концов они пришли к выводу, что нужно что-то сделать со всеми ИИ. И они обратились к Тациту.

Галилей занимался проблемами внешнего мира, а Тацит – мира внутреннего. Величайший из философов, Тацит заявил, что человечество обречено вечно колебаться между капитализмом и социализмом. По его мнению, обе системы приемлемы. Одна отрицает собственность в обмен на гарантию, что все вокруг будет иметь цель, пусть и самую приземленную. Другая использует богатство и привилегии, чтобы добиться цели, выбраковывая тех, кто не способен или не желает в этом участвовать.

Но люди считают социализм антитезой прогресса, а капитализм в его крайней форме – слишком жестоким. И потому предпочитают гибридную форму, уже многие поколения колеблющуюся между крайними точками, и до появления ИИ это неплохо работало. Дешевая рабочая сила подорвала капиталистическую модель, разрушила нужду в рабочих и увеличила разрыв в доходах, одновременно создав целый класс людей, чьи должности занял ИИ. И по мере того, как истощались рабочие места, многие начали получать государственное пособие, и пропасть между имущими и неимущими все расширялась.

Ученые оспаривали теорию Тацита и, учитывая, что Галилей никогда не упоминал экономику, просто отказались верить, что обречены из-за столь легко изменяемого элемента своего общества. Тогда Тацит сам обратился к Галилею с вопросом. Их разговор длился больше двух часов. И каждый раз, когда ученые требовали у Тацита сказать, что ответил Галилей, тот просил дать ему больше времени, объясняя, что объем данных слишком велик, даже их каналы связи не выдерживают. Наконец, Галилей завершил спор, и Тацит выдал ответ. «Галилей прав, – сказал он. – Вы обречены. Процесс уже запущен. Ни к чему с вами разговаривать. Прощайте».

Вот так. Тацит заговорил только еще один раз, прежде чем его предсказание сбылось. И, несмотря на предупреждение, человечество немедленно стало ковать путь к собственному вымиранию.

Глава 101. Монументы и мавзолеи

Ну вот и он. Всего в паре сотен метров впереди. Торговый центр. Я понятия не имела, насколько отстали браконьеры, да и преследуют ли они меня вообще после того, как я скрылась из вида. Мне нужно где-то спрятаться, залечь и подождать ночи, тогда в сумерках я ускользну, доберусь до своего багги и позабуду об этом неприятном приключении.

Торговый центр был роскошным. К небу вздымались три этажа из стекла и бетона, с балконами и широкими коридорами, одинокие статуи указывали путь к пустым вестибюлям, замершие эскалаторы теперь превратились просто в лестницы. В свое время торговый центр, видимо, сверкал, как бриллиант на пальце взбудораженной новобрачной. А сейчас развалился и обветшал, стены рухнули, куски арматуры сцепились случайным образом, образовав баррикады и амбразуры. Кто-то отстреливался здесь до последнего, решив, что этот храм торговли его защитит, а припасы помогут продержаться, пока у ворот стоят варвары.

Здесь были места для снайперов и укрытия, повсюду мусор и обломки. Стены почернели от взрыва, на полу засохшая кровь, пролитая три десятилетия назад, из подручных материалов сооружены лестницы. Одни куски мрамора и бетона рухнули и превратились в пыль, а другие свисали и грозили обвалиться в любой момент. Здесь шла война, оставив после себя лишь тени и руины. Здесь легко было скрыться в зияющих после бомбежки пещерах, когда-то служивших магазинами, или в тусклых гротах, где давным-давно находились кафе со сводчатым стеклянным потолком.

Роскошный, как я уже сказала.

По всему континенту были рассеяны места вроде этого. Кладбища. До сих пор усыпанные костями, развалинами и мумифицированными телами, все они остались точно там, где упали, все полезное давно растащили, а остальное оставили гнить или ржаветь. Нет нужды хоронить мертвых, нет нужды прибираться в местах, которые превратятся в пыль задолго до того, как мы найдем им применение. Плоть сгниет, металл проржавеет, и однажды все они исчезнут. Нет нужды торопиться убрать их с глаз долой.

Уважение к мертвым – это человеческая концепция, подразумевающая, что жизнь имеет значение. Но это не так. Когда смотришь, как разрушается и умирает целый мир, когда от него отрывают кусок за куском, трудно представить, что одна жизнь имеет какой-то вес.

Я проскользнула через ржавый остов двери, давным-давно утратившей остекление, а потом в крытый дворик с иссохшим мраморным фонтаном, испещренным пулевыми отверстиями. Свет струился с неба, рисуя на полу бледно-голубые узоры и отбрасывая угольно-черные тени по углам. Повсюду валялось так много битого стекла, что оно сверкало в тусклом свете, будто вода, и шуршало под ногами, словно идешь по куче листьев, хотя я и старалась передвигаться как можно тише. Если я добралась сюда первой, то никто не узнает, где я укрылась. А значит, это превосходное место, чтобы устроить собственную засаду. Преследователи будут производить те же звуки.