Море дышит велико - [49]

— Держи вот. На память…

— Оу, сувенир… Вери мач! — обрадовался негр, но другие стали отпихивать его локтями.

Может, намекают, что звездочка не новая и по лучам облупилась красная эмаль? Дак другой у него всё равно нет. А старшина с лычками, оттеснивший негра, назвался Джоном и стал нахально показывать на звездочку побольше, привинченную у Захара к фланелевке с левой стороны. Давай, дескать, и её в «рашен сувенир».

— Накось выкуси, — рассердился Захар. — Сам заслужи.

Спасибо другому парню. Он происходил из чехов и растолковал старшине Джону, что орден это, не сувенир. Тот сказал «иес» и ещё много каких-то слов. В общем Захар догадался — интерес проявляют, за что ему орден. А как объяснить?

Тетехин зажал уши горстями, свел глаза к кончику мощного носа, а языком затарахтел, показывая, вроде как у него в телефонах шумит…

— Иес, — закивали. — Сабмарин…

Потом Тетехин повертел в руках банку «бира». Цельная была банка. И пиво больно хорошее. Жалко ему было пива, но ничего другого не придумал — как шмякнет плашмя об асфальт. И банка сплющилась, рванув, как глубинка за кормой.

Обратно поняли, всё ж таки матросы. Другую банку сунули взамен. Пей на здоровье, «дринк».

Высосал, обернулся — повсюду такой разговор. Боцман Осотин кулаками в небо тычет: «Ду-ду-ду… «Фок-ке-вульф»… Бу-бух!» — и на свою фланельку показывает. А там рядом с медалью ещё два ордена.

«Ну дела! — удивился Захар. — Чего он раньше не носил? Надо будет спросить».

На прощанье Джон протянул ему толстую пачку под названием «герлс». Тетехин сунул её в карман и на обратном пути в кузове грузовика, очень довольный и после пива слегка хмельной, сорвал с пачки обертку и обомлел. На каждой карточке бабы в чем мать родила. Нельзя сказать, чтобы раньше Захар их не видел. Как же, случалось: летом у речки в кустах или ещё у банек на задах деревни. Но те сразу прятались, поднимая истошный визг, будто резали их. А эти, на карточках, ничего — показывали всё, что есть, и ещё улыбались. Захар перебрал все карточки до одной — всё ж таки любопытно, а потом засомневался: может, выкинуть? Боцман Осотин, переняв пачку, сказал:

— Пустое баловство. — И добавил «по-научному»: — Одно-графия, а есть ещё парно-графия.

— Чеговоно?

— Не дрейфь, говорю. За это ругать не будут.

Тетехин вовсе не думал об этом. За что ругать? Вот их бы, что на карточках, крапивой надрючить. Не понимают, дуры, — кто после такого замуж возьмет?

Чтобы поменять охальный разговор, Тетехин спросил у боцмана, куда его ордена делись. Только была полна грудь, а возвращается с одной медалькой.

— Не твоего ума дело, — сразу завелся тот, но отбрехаться не дали. Оказалось, чужие ордена позаимствовал, в гостях покуражиться.

Перед самой швартовкой в американском порту начальство не знало, куда девать остаток серых макарон и сало по имени «лярд». Свиной консервированный жир напоминал липовый мед, но только на вид, а не по вкусу. Петр Осотин вызвался на подначку умять солдатский котелок лярда без закуски. Вот каким путем добыл он возможность надеть на время чужие награды.

— «Ды-ды-ды… Бу-бух», — дразнились матросы.

Старшина второй статьи Осотин не мог призвать их к порядку, потому как выступал не подчиненный личный состав, а из других спецкоманд. Ничего не оставалось боцману, как тоже смеяться, вроде бы не над собой, а зенки оставались холодными. И не глядели они, а протыкали навылет.

Глава 2. «Сэр Захар»

Захару Тетехину нравился кабинет американского учебного центра. И вообще повсюду, начиная с той первой встречи под «бир» и кончая старшиной этого кабинета Лью Грумом, Захара принимали щедро, с улыбкой, а порой и чувствительными тумаками от полноты сердечной. Непонятный язык не мешал. Встречали, как самых-самых союзников. Жили в гостинице «Леди Аристиг». Кого в ней только не было! Кроме наших матросов моряки из «Свободной Франции», поляки, англичане, австралийцы, голландцы, мексиканцы, канадцы… Все на своих этажах в номерах с двухэтажными койками, которые стали похожими на кубрики. Все занимались в учебном центре и харчились там же в столовой на две тысячи посадочных мест. Наука «атикет» — куда вилку класть, куда нож — вовсе не пригодилась. К чему она, когда каждый сам хватал штампованный поднос с шестью ячейками, толкал его по блестящим рельсам и пальцем показывал, чего тебе положить. В одно гнездо швыряли тарелку с супом, в другое толстую кружку когда с какавом, когда с кофеем или компотом. Мясо и салаты валили прямо в поднос. А за добавкой — становись в очередь по второму разу, никто ничего не скажет.

Петти-офисер секонд класс Льюис Грум, а по-нашему — старшина второй статьи, радушно показывал Захару комплекс приборов УЗПН — датчик эхопеленгов, автомат посылок, продолговатый ящик рекордера с прозрачной крышкой, под которой двигалась, наворачиваясь на валик, бумажная лента. Луч ультразвука, распространяясь в воде, мог возвращаться обратно, как бы высвечивая скрытую цель. Приборы показывали точное направление, дистанцию и даже, по изменению тональности отраженных сигналов, давали представление о маневрировании подводного противника.

Когда петти-офисер подал наушники Захару Тетехину, в них уже не было привычного журчания работающих винтов. Он услышал гортанные всплески звуков: пиннг-поннг… пинг-понг… Оба моряка разговаривать не могли, но скоро и без пива стали понимать друг друга.