Море дышит велико - [47]
Это была правда, но не вся правда. Артём Чеголин теперь знал, что сам, по существу, толкнул подчиненного на неблаговидный поступок. И лейтенант Клевцов не зря напомнил о том, что «шилом моря не нагреешь». Всего четыре слова аккумуляторной емкости. И дальше тоже выходила полная аналогия с электротехникой. Ток в умелых руках дает и тепло, и свет, и движение, но попробуй схватись за оголенный контакт — и неизбежно последует мощный разряд на корпус…
Перед выходом в море главный старшина Буланов, как и в прошлый раз, доложил о полной готовности материальной части и личного состава, а потом попросил разрешения находиться в центральном посту рядом с Мыльниковым.
Но Артём не разрешил. Он был убеждён, что старшина второй статьи Мыльников в жизни не допустит ничего подобного. Капитан-лейтенант Выра тоже имел основания сомневаться в своем управляющем огнем, однако же он только попросил:
— Не оконфузь мою плешивую голову…
Артём ничего не ответил своему командиру. Выра внимательно посмотрел на лейтенанта и отпустил:
— Коли так, иди, хлопче, командуй…
Над морем висела дымка. В бинокль не всегда было ясно, как падали пристрелочные залпы. Дальномерщики, оптика которых увеличивала сильней, всякий раз кричали со своего насеста:
— Недолет…
— Накрытие… Ура-а! Накрытие!
Один из далеких всплесков в самом деле вырос перед щитом, а второй столб воды мелькнул верхушкой за парусиной. Это означало, что Чеголину уже не надо половинить артиллерийскую «вилку». Это означало, что на пристрелку затрачено минимальное число снарядов и можно, не дожидаясь падения «хвостового» залпа, торжествующе заорать:
— …Поражение! Прицел постоянный! — и глубоко утопить повлажневшую кнопку ревуна.
Пекочинский во время стрельбы находился на буксире во главе группы наблюдения. Он передал Артёму для отчета фотографии прямых попаданий снарядов в брезентовое полотно артиллерийского щита и, поздравляя, заметил, что капитан-лейтенант Выра, пожалуй, не отменит того приказа.
Артём считал, что отменять его рано, однако напоминание резануло его. Только и оставалось — пожать плечами.
— Чего ещё ждать от плешивого кэпа? — опять завёлся минёр. — Разве это моряк?
Прошлый раз Артём на это промолчал, а теперь н стерпел:
— Маяки Святой Нос и Городецкий он различает… В отличие от нас с тобой.
— Может, он только их и видал, — надулся Пекочка. — Говорят, всю войну проелозил на катеришках.
Это было похоже на правду. Артём тоже слышал, что Выра служил в Охране водного района и, скорей всего, далеко в море не ходил, выполняя боевые задачи в непосредственной близости от своих баз.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Две недели Василий Выра и Максим Рудых провели в казармах флотского экипажа. Сдав свои «охотники» другим командирам, они занимались формированием спецкоманд. Поразительная сговорчивость отдела комплектования личного состава, а также широкие жесты прижимистых интендантов, отпускавших новое обмундирование, показывали, что предстоит дело ответственное.
Потом погрузились в теплушки, и эшелон двинулся через Урал, Сибирь, Забайкалье — навстречу солнцу. Рудых и Выра кое о чем догадывались, но, видно, не до конца. На берегу Амурского залива им вручили предписание следовать на Камчатку на транспорте, переоборудовав под жилье грузовые трюма.
Миновали Японское море, проскочили в Охотское проливом Лаперуза и дальше, промеж островов Курильской гряды, вышли в Тихий океан. Через несколько дней пути было приказано сжечь предписание на Камчатку. Это произошло на 180-м меридиане, который совпадает с линией перемены дат. Другими словами, следующий день, повторяясь датой, являлся как бы вчерашним. Тогда и было объявлено, что спецкоманды следуют за новыми боевыми кораблями в Соединенные Штаты Америки.
Глава 1. Ну темнота…
Жарко на сеновале, воздух духовитый, густой. Захар Тетехин, зарывшись в ворох сухой травы, слушал удары со звоном. Стук был долог и неутомим. Похоже, что на дворе отбивали косу. Непонятно только, почему будто не молоток в отцовских руках острит литовку, оттягивая жало, а работает бездушная машина. И под боками жестко. Не может такого быть. Самое худое сено с болотной осоки хотя режет пальцы, всего искровянит, а в стогу будет пружинить.
Тетехин заёрзал, стал шарить, надеясь ухватить ощупью и подбить под себя добрый пук, но из этого ничего не вышло. Тогда он отворил веки, нехотя отворил, с прищуром. Уже и так стало понятно, что он лежит не на повети. Перед ним постылый твиндек, межпалубное пространство грузового трюма, с деревянными нарами у бортов, с рядами тощих дырявых матрацев, из которых сыпались прелые водоросли. Моряки приспособились растирать стебли в труху и смолить в цигарках. Кисеты давно пусты. Прокурились дочиста. Это ещё ладно. Бывает. Обидно, когда гонят с верхней палубы. Дозволяют прошмыгнуть туда-обратно по нужде, и всё. Отоспавшись, зверея от безделья, они сами запросились на вахту. Куда там — пассажирам нельзя. Значит, сиди в трюме тихо и не маячь. Объяснили: транспорт — обычный сухогруз.
Как шли, какой держали курс, кто знает. Железный твиндек падал с разбегу, поднимался вперевалку и обратно вниз. Так сутки за сутками.
