Моральные основы отсталого общества [заметки]

Шрифт

Интервал

Рус. пер. А. Гутермана (здесь и далее примечания под звездочкой принадлежат переводчику).

Рус. пер. В. Т. Олейника.

Tocqueville A. de. Democracy in America. New York: Knopf, 1945. Vol. II. P. 107 [Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. Т. 2. С. 379].

Объяснение – это, по словам Юма, место, где разум замирает в удовлетворении. Одни объяснения, рассматриваемые (глава вторая) или предлагаемые (глава восьмая) в этой книге, носят каузальный характер, то есть являются местами, где разум останавливает поиск необходимых предпосылок некоего события. Другие (глава пятая) как минимум на первый взгляд отличаются от первых: они представляют собой места, где разум удовлетворенно замирает, отыскав общие черты в явлениях, вроде бы никак между собой не связанных.

Вслед за Уильямом Самнером «этос» понимается нами как «совокупность характерных обыкновений, идей, стандартов и кодов, посредством которых группа отличается и индивидуализируется по характеру от других групп» (Sumner W.G. Folkways: A Study of the Sociological Importance of Usages, Manners, Customs, Mores, and Morals. 1906. P. 36 [Самнер У. Г. Народные обычаи: Исследование социологического значения обычаев, манер, привычек, нравов и этики // Рубеж: Альманах социологических исследований. 1998. № 12. С. 29]).

Автор везде использует административное деление, введенное при Муссолини и действовавшее в 1932–1947 годах.

Австралийский демограф Дж. С. Макдональд показал, что уровень эмиграции из этих областей, где «люди связывали свои экономические ожидания исключительно с благополучием собственной нуклеарной семьи», выше, чем из других сельскохозяйственных регионов (то есть из Венето, Эмилии-Романьи, Тосканы, Умбрии и Марке), «где стремление улучшить материальное положение выражается в согласованных совместных действиях» (McDonald J.S. Italy’s Rural Social Structure and Emigration // Occidente. 1956. Vol. XII. № 5. P. 437–455).

Италия разделена на 92 провинции. Провинция Потенца включает в себя 97 коммун и занимает площадь 2527 квадратных миль. Ее население в 1951 году составляло 435495 человек. Провинции Потенца и Матера образуют область Лукания или, по прежнему названию, Базиликата. Краткое информативное описание физической и социальной географии южной Италии см.: Dickinson R.E. The Population Problem of Southern Italy. Syracuse: Syracuse University Press, 1955.

Дж. С. Макдональд сообщает мне в частном письме, что в большинстве коммун Калабрии с населением более 2000 человек имеется «общество благородных» (circulo dei civili), а в некоторых и «простонародное общество», но «они служат исключительно для совместного времяпрепровождения. Укромные питейные заведения тоже играют важную роль: там собирается местный преступный мир. Никаких других устойчивых досуговых объединений (помимо семейно-родственных групп) у трудящихся нет».

Здесь и далее автор смешивает карабинеров, которые подчиняются Министерству обороны и Министерству внутренних дел, и полицию, которая подчиняется Министерству юстиции.

Подробности приведены в таблицах 1 и 2 в Приложении А.

См., например, рассказ Лоренса Уайли о том, как боролись за доступность школьного образования жители коммуны на юге Франции: Wylie L. Village in the Vaucluse. Cambride, MA: Harvard University Press, 1957. P. 223–227.

Levi C. Christ Stopped at Eboli. Harmondsworth, Middlesex, England; New York, N.Y.: Penguin Books, 1982. P. 52 [Леви К. Христос остановился в Эболи: Очерки. М.: Издательство иностранной литературы, 1955. С. 72].

По словам Карло Леви, «настоящий враг, отнимающий всякую свободу и всякую возможность существования для крестьян, – это мелкая буржуазия деревень, морально и физически выродившийся класс, неспособный выполнять свои функции и живущий только мелким грабежом и вырождающимся традиционным феодальным правом. Пока этот класс не будет подавлен и заменен, нечего и думать о решении южной проблемы» (Ibid. P. 176 [Там же. С. 216]). Следует помнить, что наблюдения Леви сделаны во время ссылки, куда его отправили в 1935 году, и что его книга, прекрасно известная высшему классу Монтеграно и других южноитальянских городов, явно произвела на читателей немалое впечатление. Во всяком случае, в 1955 году любопытно было слышать, как ее сочувственно цитируют представители городской верхушки, правда, имея в виду скорее не свой родной город, а другие и особенно в период правления фашистов.

Ibid. P. 52 [Там же. С. 73].

Ibid. P. 129 [Там же. С. 162].

На вопрос: «Что бы вы сделали, если бы узнали, что кто-то собирается покончить с собой?» большинство ответили, что постараются его отговорить; несколько чело век сообщили бы об этом семье потенциального самоубийцы, считанные единицы обратились бы к полиции или к врачу. Священника никто из крестьян не упомянул.

В сельской местности анкеты заполняет переписчик. Он может либо спросить главу семьи, кем тот хочет записаться – сельским хозяином или работником, – либо заполнить этот пункт по своему усмотрению. В пограничных случаях семья относится к «хозяевам» или «работникам» из соображений не столько экономического, сколько социального статуса (то есть от того, насколько она «уважаемая»); при этом невозможно установить, чье мнение – переписчика или переписываемого – отражено в анкете.

Подробнее о землепользовании и размерах хозяйств см. Приложение А, таблицы 3–5.

В Северной Дакоте в годы, когда выпадает около тринадцати дюймов осадков, средняя урожайность пшеницы – 12 бушелей с акра; при более обильных осадках с акра собирают до 25 бушелей.

Из расчета 64 бушеля пшеницы по 3,5 доллара за бушель (225 долларов); еще 100 долларов – стоимость всей остальной продукции.

Данные его записей приведены в таблицах 6 и 7 Приложения А.

Столько платят взрослым служанкам. Часто для работы по дому нанимают девочек лет двенадцати, которые живут в семье и всегда готовы выполнить хозяйское поручение. Им платят 4,84 доллара в месяц наличными и изредка «дарят» что-нибудь из одежды.

Минимальный состав приданого приведен в таблице 8 Приложения А.

Некоторые цифры приведены в таблице 9 Приложения А.

Тот же закон гласит, что сельскохозяйственный работник не имеет права «без веских причин оставлять назначенную ему судьбой работу на земле», даже если он при этом не покидает пределов родной коммуны. Но этот запрет, в отличие от препятствующего внутренней миграции, практических последствий не имеет. См.: Clark G.M. Governmental Restrictions on Labor Mobility in Italy // Industrial and Labor Relations Review. 1953. Vol. 8. № 1 (October).

Прато в армии не служил и в большом городе был единственный раз в жизни. Армейский опыт несомненно повлиял на формирование у Вителло повышенных потребительских запросов. Но было бы ошибкой объяснять перемены, происходящие в жизни Монтеграно, странствиями жителей коммуны во время войны. Многие из них повидали гораздо больше, чем Вителло, но ничуть не изменились под влиянием увиденного и пережитого. Кроме того, некоторые важные перемены происходили еще до войны: так, например, использовать меры регулирования рождаемости крестьяне начали лет за десять до нее. Возможно, Вителло так разительно отличается от Прато не потому, что повидал мир, а потому что всегда (несмотря на то что ранние годы жизни, в том числе школьные, он провел приблизительно в тех же условиях, что и Прато) мыслил себя не крестьянином, а ремесленником и горожанином. Впрочем, среди потребителей нового типа есть и не имеющие ни малейшего повода относить себя к кому-то, кроме крестьян.

Траты семьи Вителло подытожены в таблице 10 Приложения А. За год, в течение которого велись записи доходов и расходов, он залез в большие долги. Очевидно, на следующий год ему придется меньше тратить или больше зарабатывать.

Тематический апперцептивный тест (ТАТ) – методика, широко используемая психологами для выявления доминантных эмоций, отношений и конфликтов личности. Испытуемому показывают двадцать рисунков и предлагают по каждому экспромтом придумать рассказ. Сюжеты рисунков в разной степени требуют домысливания (среди прочих демонстрируется и чистый белый лист). То, как испытуемый их интерпретирует, позволяет составить представление о его сознательных и подсознательных отношениях, ценностях, влечениях и интересах. Характерные особенности рассказов позволяют психологам сделать вывод о важных чертах личности испытуемого. В нашем случае ТАТ применялся для исследования в первую очередь этоса, а не личности. Мы использовали рисунки, подготовленные доктором Генри Мюрреем из Психологической клиники Гарвардского университета.

Монтеграно поучительно сравнить с андалусийской деревней, описанной Джулианом Питт-Риверсом (Pitt-Rivers J.A. The People of the Sierra. London: Weidenfeld and Nicolson, 1954). Жизнь в этой деревне такая же бедная, как в Монтеграно, но там при этом не заметно уныния. Это отличие является, вероятно, одновременно причиной и следствием других различий между двумя поселениями. Андалусийский крестьянин воспринимает себя как часть родной деревни, связан крепкими узами дружбы и родства со многими людьми и не считает унизительным свой социальный статус. Специфическая черта крестьянской культуры Андалусии (но не Монтеграно) – склонность к бахвальству и тщеславию. Это, по-видимому, компенсаторный механизм, с помощью которого испанцы защищают свое «я» от полного разрушения.

Слово contadino, переводимое здесь как «крестьянин», используется в Монтеграно для обозначения а) социально-классовой категории, то есть всех тех, кто трудится на земле, и б) профессиональной категории сельских хозяев, то есть тех, у кого, в отличие от сельскохозяйственных работников, есть своя земля (и кто ее самостоятельно обрабатывает)

В Монтеграно есть пример того, как категория «благородства» пересекает границу между классами: торговец дорогими тканями дон Альфредо – благородный господин. Однако важно заметить, что в силу специфики его занятия почти все клиенты у него из высшего класса. Едва ли его называли бы «доном», если бы он продавал крестьянам сыр и сардины.

В 1950–1955 годах 62 мальчика и девочки из Монтеграно окончили больше пяти классов, то есть по меньшей мере на год уезжали из коммуны, чтобы продолжить учебу. 7 из них – из семей специалистов и землевладельцев, 19 – служащих, 9 – коммерсантов, 14 – ремесленников, 5 – крестьян, имеющих свою землю, 8 – сельскохозяйственных работников. Четверо детей крестьян и работников позже получили религиозное образование, которое стоит недорого; у четверых матери получали пенсии за погибших на войне мужей; троим помогали братья, полицейские или тюремные надзиратели, служащие в городах, где есть средние школы; одного содержала мать, горничная в Неаполе. Из 62 детей девочек было 16, все – из высшего класса.

Барон ди Лонго придерживается того же взгляда. «На дубе всегда будут расти желуди, а на оливковом дереве – оливки», – сказал он как-то раз на политическом митинге.

Важность добровольных гражданских объединений в США часто объясняют тем, что они способствуют социальной мобильности. Такое объяснение не противоречит сказанному выше. Участники «творящих добро» организаций получают преимущества (например, статус, влияние, хорошие отношения с соседями), не имеющие прямого отношения к общественно полезным целям существования этих организаций. Но при этом им важны и эти общественно полезные цели. Кроме того, частные цели участников, как правило, не связаны с получением материальной выгоды, во всяком случае в кратковременной перспективе.

Макс Вебер отмечает в книге «Протестантская этика и дух капитализма»: «Повсеместное господство абсолютной беззастенчивости и своекорыстия в деле добывания денег было специфической характерной чертой именно тех стран, которые по своему буржуазно-капиталистическому развитию являются „отсталыми“ по западноевропейским масштабам. Каждому фабриканту хорошо известно, что одним из основных препятствий в ходе капиталистического развития таких стран, как, например, Италия, является недостаточная coscienziosita [сознательность] рабочих, что отличает ее от Германии» (Weber M. The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism. London: Allen and Unwin Edition, 1930. P. 57 [Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Он же. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 78]).

Дж. С. Макдональд пишет в частном письме: «С 1927 года итальянцы, не получившие государственной субсидии, могут переезжать в Австралию по приглашению и за счет уже обосновавшихся здесь родственников и друзей. Для того чтобы такого рода цепочки эмигрантов существовали на протяжении 30 лет, необходима некоторая солидарность между уехавшими и оставшимися. Жители Монтеграно, судя по всему, друг другу не помогают. В Реджо-ди-Калабрия солидарности на уровне коммуны тоже нет, зато наряду с взаимовыручкой внутри нуклеарной семьи сильна и самоидентификация в качестве члена сплоченной группы родственников и близких людей (в частности, compari и comari [крестных отцов и крестных матерей. – Примеч. пер.]). Участники таких семейно-дружеских групп образуют звенья миграционной цепочки. Поскольку разные семейно-дружеские группы пересекаются друг с другом, число цепочек стремительно растет, несмотря на отсутствие солидарности в коммуне. Сравнивая эмиграцию из калабрийских коммун двух типов – с развитой семейно-дружествен-ной солидарностью и тех, где солидарность, как в Монтеграно, существует только внутри нуклеарной семьи, – я отмечаю, что в первом случае она идет значительно быстрее, чем во втором».

Семнадцати из этих крестьян был задан вопрос, что́ бы они выбрали: собственные восемь акров или гарантированную работу за 1000 лир в день. Одиннадцать человек предпочли работу за деньги, причем десять из них объяснили свой выбор тем, что так спокойнее и надежнее. Из шестерых, выбравших собственную землю, двое сказали, что на ней они заработают больше, чем 1000 лир в день; двое – что на своей земле они не будут зависеть от работодателя; и еще двое объяснили, что так они и зарабатывать будут больше, и зависеть ни от кого не придется. Зарплата в 1000 лир в день в представлении крестьян ассоциируется с «компанией» – вроде тех, что берут у государства подряды на ремонт дорог, – а не с работой на частное лицо. С компанией, по мнению крестьян, меньше вероятность нарваться на обман, и в целом она надежнее. Один из крестьян ответил, что выберет зарплату, если работодателем будет компания, и землю – если частное лицо.

Интервью, которое И. А. Бейн из проекта «Полевые исследования американских университетов» взял у мэра-коммуниста коммуны Гроттоле в Лукании, дает почувствовать знакомую нам по Монтеграно атмосферу всеобщего недоверия и поиска личной выгоды. Объяснив Бейну, что крестьяне Гроттоле не могут работать сообща, поскольку каждый из них пытается урвать что-то для себя, мэр спросил, не подарят ли американцы его коммуне трактор. Получив отрицательный ответ, разочарованный мэр сказал: «Вы сейчас отсюда уйдете, а я выйду на улицу, и там люди спросят меня: „Они обещали тебе нам помочь?“ И я в ответ попытаюсь объяснить, что вы не официальные лица и даже не туристы, а всего-навсего журналисты. „Зачем тогда, – спросят меня люди, – ты на наши деньги покупал для них вино и кофе, если ничего не получил взамен?“»

В завершение интервью Бейн положил на стол перед мэром несколько тысяч лир и попросил распорядиться ими с наибольшей пользой. Может быть, в коммуне есть фонд для покупки рождественских подарков детям? Мэр сначала испугался, а потом вежливо, но твердо отказался брать деньги: «Вы не знаете здешний народ. Если я приму этот подарок, люди на улице скоро начнут спрашивать, а не было ли денег больше и сколько я оставил себе. Да и никакого рождественского фонда у нас нет – откуда бы ему взяться и кто бы стал в него жертвовать?»

Два года спустя Бейн снова посетил Гроттоле. Знакомый ему мэр, проиграв выборы, лишился должности и запил. «Он ничего не делал для людей, и они от него устали, – объяснил Бейну один из жителей коммуны. – Теперь у нас новый мэр – настоящий фашист. Но он тоже ничего делать не будет» (сообщения «Полевых исследований американских университетов» от 17 декабря 1954 года и 21 февраля 1957 года процитированы с разрешения правообладателя).

О том, что избиратели Монтеграно ведут себя практически так же, как избиратели в большей части сельской Италии, свидетельствуют данные не датированного доклада Аналитического управления разведки, основанного на исследовании, проведенном нью-йоркской компанией International Research Associates, Inc. Компания составила подробные «очерки» политической ситуации в 76 итальянских коммунах, насчитывающих от 200 до 7000 избирателей. Исследование охватывало коммуны, где на выборах 1953 года коммунисты либо одержали крупную победу, либо потерпели сокрушительное поражение. Сведения собирались путем опроса на местах, в ходе которого опрашиваемых просили дать объяснение перемене электоральных симпатий в их коммунах. Из доклада явствует, что сильнее всего на поведение избирателей влияли местные экономические проблемы. Вопросы экономической доктрины значили для них меньше. Менее всего людей интересовали общенациональные вопросы – такие, как монархия, Церковь и внешняя политика. «Наряду с местными экономическими проблемами, – говорится в докладе, – причиной крупных перемен в распределении голосов стали коррупция, казнокрадство, несправедливость (реальная или воображаемая) и неспособность выполнить предвыборные обещания».

Методологическая основа этого утверждения рассматривается Милтоном Фридманом (Fridman M. Essays in Positive Economics. Chicago: University of Chicago Press, 1953. P. 19).

См. примечание 10 в главе 3.

Автор «Приключений Пиноккио» – северянин, но все, сказанное об этосе Монтеграно, относится к северу Италии, очевидно, в не меньшей мере, чем к югу. Десять крестьян из провинции Ровиго (область Венето), которым был предложен тот же самый ТАТ, продемонстрировали схожую, хотя и менее выраженную склонность рассматривать любую ситуацию с семейной точки зрения.

Весной, кидая в землю первую пригоршню пшеничных зерен, Прато произносит: «Во имя Господа». Последнюю пригоршню он провожает восклицанием: «Расти! Расти!» Если случается засуха, священник молится о дожде. Жатву Прато тоже начинает словами «Во имя Господа». В то же время он уверен, что произнесение этих формул никак не сказывается на урожае: «Когда устанавливается нужная для дождя температура, он идет, молишься ты или нет». Тем не менее Прато считает себя человеком набожным и утверждает, что помолиться – дело хорошее, несмотря на то что от него нет никакой практической пользы.

«В Калабрии, – пишет мне Дж. С. Макдональд, – ритуал – это способ заручиться сверхъестественным заступничеством и обеспечить благоприятное развитие событий. Но в условиях, когда моральная сторона христианства отодвинута на второй план и нет мерила, которое позволяло бы предугадать, достоин ли тот или иной человек ниспослания чуда (священников надежными арбитрами и образцами для подражания никто не считает), неизбежны огромные сомнения в пользе ритуала для привлечения благодати и удачи».

Такое отношение интересно сравнить с кальвинистским представлением, описанным Максом Вебером: «…поразительно целесообразное устройство этого космоса, который и по библейскому откровению, и по самой природе вещей, очевидно, предназначен для того, чтобы идти на „пользу“ роду человеческому, позволяет расценивать эту безличную деятельность на пользу общества как угодную Богу и направленную на приумножение славы Его» (Weber M. The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism. London: Allen and Unwin Edition, 1930. P. 109 [Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Он же. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 146]; курсив мой).

Итальянское слово interesse, «интерес», имеет те же значения, что английское interest: 1) «выгода», «корысть», «польза» и 2) «внимание», «любопытство». Однако крестьяне Монтеграно употребляют его исключительно в первом значении. Так, в опросном листе за пунктом «Назовите самое дальнее от Монтеграно место, в котором вы бывали», следует вопрос: «Что там было для вас самым интересным?» Отвечая на него, крестьяне неизменно объясняли, что за польза была им в той поездке или как так вышло, что они там оказались, не преследуя никакой личной выгоды (например, во время армейской службы).

Норман Дуглас был поражен этим в Калабрии сорок лет назад. «Жизнь здесь строится на равновесии «взять-дать», и если человек берет больше, чем отдает, считается, что ему повезло. Профессор Махаффи называет это врожденным эгоизмом греческого характера. У здешних жителей, за исключением принадлежащих к высшему классу, не укладывается в голове, что щедрость может быть бескорыстной, а если человек добр к другим, его считают слабоумным. У него что, своей семьи нет, что он делает хорошее чужим людям? Или, может, его судьба обидела – мозгами обделила? Та к они рассуждают. Здесь гораздо чаще, чем это принято у нас, стараются без особого повода порадовать членов своей семьи. Но за пределами узкого семейного круга побудительным мотивом большинства поступков служит interesse (одиссеево своекорыстие). Именно им объясняется скользкая вкрадчивость в отношениях с чужаками, все эти заверения в дружбе до гроба, которые кое-кто по наивности принимает за чистую монету – местные хотят заручиться вашим добрым расположением, так как рано или поздно вы можете оказаться полезны; и если вы вдруг в самом деле станете им потакать, они подивятся (философски) вашему нелепому великодушию, вашей неразборчивости и неумению держать себя в руках» (Douglas N. Old Calabria. New York: Houghton Mifflin Co., 1915. P. 124).

В своем исследовании крестьянской общины в окрестностях Рима Дональд Питкин отмечает, что родственники (parenti) «не образуют замкнутой общности и редко предпринимают совместные действия не потому, что в этом не возникает необходимости, а потому, что в силу тех или иных причин члены одного семейного клана часто враждуют между собой. В рассматриваемом нами случае имеются пятеро представителей одного поколения в среднем возрасте, четыре сестры и брат. Одна из сестер не поддерживает нормальных отношений ни с кем, кроме брата, что сильнее обычного затрудняет ее детям общение со своими тетками, двоюродными братьями и двоюродными сестрами» (Pitkin D. S. Land Tenure and Family Organization in an Italian Village. Cambridge, MA: Harvard University, 1954. PhD thesis. P. 194).

Паоло, узнав о приключившейся с Марией беде, сказал, что в свое время сам продал какой-то женщине из Бассо швейную машинку той же модели и с таким же дефектом. «А эта женщина плохо сделала, что продала машинку Марии», – заметил он. «Но почему вы сами продали неисправную машинку женщине из Бассо?» – спросил его приезжий социолог. «Потому что, – терпеливо объяснил он, – forestiere купил и уехал. И теперь это его проблема. Но когда продаешь что-то своему paesano, так ведь нельзя? Это плохо, ты же его каждый день видишь». «А украсть у forestiere – это хорошо?» – настаивал ученый. «Но это же не кража, – сказал Паоло. – Он пытается облапошить меня, я пытаюсь облапошить его. Это ведь совсем другое дело. È un imbroglio».

Дж. С. Макдональд пишет, что в Калабрии «все классы разделяют общие ценности; отличия в поведении между представителями разных классов – результат скорее распределения социальных и технологических возможностей, а не разницы в системе ценностей; поведение земледельцев и людей из высшего класса подчиняется одним и тем же нормам».

Доктор Джино рассказывает анекдот про некоего крестьянина, который бросил на землю шапку и спросил одного из своих сыновей: «Что я только что сделал?» «Бросил шапку на землю», – ответил сын и получил от отца оплеуху. Крестьянин подобрал с земли шапку и спросил второго сына: «Что я сделал?» «Поднял шапку», – ответил тот и тоже был наказан. «Что же я сделал?» – спросил крестьянин третьего сына. «Не знаю», – ответил сообразительный парень. «Запомните, сыновья, – сказал тогда отец. – Если кто-нибудь спросит, сколько у вашего отца коз, вы должны отвечать, что не знаете».

При опросе крестьян затруднений у нас не возникало. Представители высшего класса вели себя более сдержанно. С точки зрения крестьянина, делиться сведениями с «этими американцами» абсолютно не опасно; они явились из совсем другого мира и скоро туда отбудут. Кроме того, сотрудничество с ними сулит множество мелких и ряд значительных выгод. Высший класс воспринимает ситуацию по-другому. Америка для его представителей не так уж далека; кто знает, как там используют полученную от них информацию? А поскольку они не могут одалживать у нас деньги и принимать небольшие подарки в виде продуктов и ношеной одежды, у них нет материального стимула сотрудничать.

Самый популярный святой – Антоний Падуанский, который в Монтеграно (и больше нигде!) считается покровителем домашнего скота, а следовательно, и крестьян. Св. Пасхалий покровительствует женщинам, поэтому ему ставят свечи девушки – особенно часто дурнушки, – желающие удачно выйти замуж. Св. Иоанн Креститель – покровитель города, ему молятся в ходе общественных мероприятий. Св. Рох, защитник от чумы, особо почитается в соседнем Бассо, расположенном в источающей болотные миазмы долине; оттуда, видимо, его популярность распространилась на Монтеграно. В Монтеграно почитаются пять Мадонн, причем для некоторых здешних жителей их связь с матерью Христа далеко не очевидна. (Когда молодой человек из Монтеграно, бывший семинарист, попытался объяснить пожилой женщине, что Мадонна только одна, та рассмеялась: «Ты восемь лет учился у священников, и не выучил даже разницы между Мадоннами!»). Имеются в виду 1) Мадонна Помпейская, чьи чудеса хорошо известны в Монтеграно; 2) Мадонна Кармельская, в честь которой устраивают праздник в одной из соседних коммун; 3) Мадонна Мира, в честь которой в Монтеграно учрежден праздник и во время Первой мировой войны установлена статуя; ей матери молились об ушедших на войну сыновьях; 4) Мадонна Ассунта, покровительница одной из церквей Монтеграно; и 5) Мадонна Аддолората, в которой чаще всего признают мать Христа.

Тот, кто не является ни родителем, ни посторонним-который-может-повлиять-на-се-мью, оценке не подлежит. Группе крестьян был задан вопрос, к какому наказанию они приговорили бы преступников из следующего списка: вор, убийца, мошенник, насильник, соблазнитель или соблазнительница, жестокий эксплуататор и проститутка. Крестьяне назначили свирепые приговоры всем, кроме проститутки. Половина респондентов вообще не стали бы ее наказывать. «Чем она занимается, касается только ее», – сказали некоторые. «Такая уж у нее судьба», – посчитали другие. Только одна женщина хотела строго наказать проститутку, потому что, по ее словам, «такие, как она, разрушают семью». Из сказанного остальными следовало, что проститутка, с их точки зрения, – единственная из списка, кто ничем не угрожает семье.

То или иное качество иногда признавалось полезным или опасным для семьи в зависимости от того, с кем отождествлял себя респондент. Отождествляя себя с разными сторонами, респонденты делали разный выбор, хотя и руководствовались при этом одним и тем же критерием. Так, некоторые из тех, кто в вопросе 18 выбрал вариант а, поступили так потому, что отождествляли себя с завистником, а не с объектом зависти, рассуждая приблизительно так: «Я, безусловно, предпочту быть завистливым и при этом изменить в лучшую сторону положение своих детей». Но и отождествляя себя с завистником, некоторые респонденты делали другой выбор, так как думали о губительной силе зависти: «Я предпочту вариант б, потому что недаром ведь говорят, что человек от зависти лопается, то есть когда человека снедает зависть к соседям, у него остается меньше сил на то, чтобы тянуть детей, поэтому лучше оставить их в покое и никому не завидовать». Результаты были бы точнее, если бы в каждом вопросе пояснялось, о ком идет речь, например «что лучше, отец, который…» или, скажем, «сосед, который…».

Как видно из истории, рассказанной в ходе ТАТ, девушки в подобных случаях не полностью беззащитны: «Одна девушка пятнадцати лет полюбила парня, и полюбила его очень сильно, но ее родители были против этого брака. Она долго ломала голову, как ей быть, и в конце концов решила совершить дурное, чтобы заставить родителей дать согласие на женитьбу. Как она решила, так и сделала. Когда родители узнали, что у их дочери скоро должен родиться ребенок, он дали согласие и постарались поскорее сыграть свадьбу. А потом все были очень счастливы» (7).

Когда Пиноккио обнаружил, что превращается в осла, он воскликнул: «Ах, я несчастный! Ах, я несчастный!» «Мой милый, – попытался утешить его Сурок, – что поделаешь! Это определено судьбой. Ибо написано в книгах мудрости, что все ленивые мальчишки, которые отвернулись от книг и учителей… раньше или позже должны стать ослами». «Но я не виноват! – сказал Пиноккио. – Поверь мне, Сурок, виноват один Фитиль… Я хотел вернуться домой, хотел стать послушным… но Фитиль сказал: „Зачем тебе нужно забивать себе голову учением?“» «А почему ты послушался совета этого неверного и плохого друга?» «Почему?.. Мой дорогой Сурок, потому что я Деревянный Человечек, лишенный разума» [рус. пер. Э. Г. Казакевича].

Даже эти принципы действуют не всегда. Еще поколение назад в Монтеграно нередко бросали детей, даже рожденных в браке. Более того, в период активной эмиграции отцы семейств, перебравшись в Новый Свет, часто так и не вывозили туда жен и детей. Постоянные разговоры об обязанностях перед семьей, как и разговоры о долге женщины хранить невинность, могут отражать неуверенность в непременном следовании этим принципам.

Некоторые правонарушители, возможно, были чужаками, приехавшими в Монтеграно на ярмарку. Не исключено также, что какое-то число жителей Монтеграно нарушали закон где-то еще. В судебном округе, в который вместе с Монтеграно входит еще восемь коммун с общим населением 20 000 человек, в 1954 году арестовано по обвинению в: убийстве – 0; похищении человека – 0; изнасиловании – 0; краже – 131; оскорблении действием – 124; пьянстве – 17; клевете – 32; нарушении границ частной собственности – 191; незаконном выпасе скота – 58.

По словам Прато, когда-то в Монтеграно были ведьмы, которым ничего не стоило погубить всю семью целиком, но сейчас они все уже поумирали. С ним не согласны некоторые земляки, в том числе две или три старые колдуньи, которые предлагают за деньги наложить или снять заклятие и утверждают, что в зависимости от надежности заклятие бывает: 1) «связанное» (legato) – оно, как узел, его легко развязать; 2) «закопанное» (sottoterra) – это снять труднее, но если копать (образно выражаясь), раскопаешь источник зла; 3) «утопленное» (annegato) – еще более надежное, но, в принципе, тело утопленника тоже можно найти; и 4) «сожженное» (bruciato) – тут дело совсем безнадежное, ведь того, что пожрал огонь, уже не вернуть.

Если верящему в колдовство не помогают лекарства, прописанные доктором Джино, он делает вывод, что его болезнь относится к компетенции магического, а не медицинского искусства, и идет лечиться к колдунье. Но сначала все же обычно обращаются к врачу. В связи с этим Дж. С. Макдональд пишет мне: «В Калабрии тоже все меньше верят в ведьм и дурной глаз. Колдовство здесь обычно используют, когда не помогли „рациональные“ методы, или в дополнение к ним». Даже те, кто высмеивает и презирает колдуний, склонны отдавать дань распространенным суевериям. Одно из самых интересных в контексте этой главы суеверие заключается в том, что любое завистливое замечание – даже сделанное с целью польстить – наносит вред объекту зависти. Так, одна мать рассказывала в женском обществе, что, когда она кормила грудью второго ребенка, молока у нее было так много, что, чтобы не испачкать одежду, ей приходилось надевать резиновую прокладку. Однажды в гостях у подруги молоко полилось у нее из груди и лилось до тех пор, пока на полу не образовалась целая лужа. «Какая же ты счастливица, – сказала подруга. – А у меня молока в груди ни капли». Придя домой, женщина обнаружила, что молоко у нее иссякло. Оно так больше и не появилось, и следующих своих детей она кормить грудью не могла.

Некоторые селения, расположенные в горах выше Монтеграно, фактически отрезаны от большого мира. Ни учителя, ни врачи, ни священники никогда там не бывают. Карабинеры добираются до этих селений, только если там происходит убийство. Жизнь тамошних горцев, видимо, действительно близка к войне всех против всех. Когда люди с гор приходят на ярмарку в Монтеграно, местные ведут себя с ними чрезвычайно осторожно; «рта открыть не успеешь, как они тебе нож всадят», – говорят о них здесь. И это не обычное пустое злословие в адрес чужаков – нрав у горцев и вправду крутой. Но и в их обществе существуют некоторые механизмы обуздания агрессии: среди них до сих пор сильна вера в колдовство (и поэтому физически сильный человек должен опасаться слабого), а система родственных обязательств, судя по всему, прочнее и разветвленней, чем в Монтеграно.

Рассказы тестируемых об этом рисунке приведены в Приложении Б.

Цит. по: Douglas Irvine H. The Making of Rural Europe. London: George Allen and Unwin Ltd., 1923. P. 37.

Разумеется, важные отличия между северянами и южанами не ограничиваются разницей в устройстве семьи. Прошедшие тестирование крестьяне с севера были лучше образованы, теснее связаны с современным миром и относительно зажиточнее.

Проводимое здесь историческое сопоставление намечено в уже приводившейся здесь статье Макдональда (McDonald J.S. Italy’s Rural Social Structure and Emigration // Occidente. 1956. Vol. XII. № 5. P. 437–455).

Подобного рода практики сильно разнятся от коммуны к коммуне, что дает возможность проверить разные гипотезы о влиянии тех или иных практик на развитие личности. Например, в одной из коммун неподалеку от Монтеграно женщины младенцев в поле не берут; они как можно раньше отнимают их от груди и, уходя на полевые работы, оставляют под чьим-нибудь присмотром.

Родители-крестьяне во всем потакают и мальчикам и девочкам, но девочкам не позволяется быть беспечными. Девочка в крестьянской семье очень рано начинает выполнять работу по дому и нянчить младших братьев и сестер. Ближе к шестнадцати годам она принимается готовить себе приданое, corredo – связанное с его подготовкой шитье и вышивание занимает у нее многие годы. Приличия требуют, чтобы до свадьбы она сидела дома под присмотром родителей и старших братьев. То, что дочь может противиться родительской власти – не выходя при этом за рамки приличий, – более или менее в порядке вещей.

Обсуждение понятия «стратегического (ограничивающего) фактора» см. в работе: Barnard Ch. The Functions of the Executive. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1938. P. 202–205.

Напрашивается сравнение этоса жителей Монтеграно с этосом их дальних предков, описанным в «Древнем городе» Фюстеля де Куланжа. Древние индоевропейцы тоже были аморальными фамилистами, но только семьи у них насчитывали по несколько тысяч членов, а внутрисемейные связи были чрезвычайно крепки.

При этом следует признать и опасность распространения южного аморального фамилизма на всю страну. Дж. С. Макдональд пишет мне в частном письме: «Имеются некоторые основания полагать, что этос Монтеграно может получить распространение в Италии. Доля южан в многочисленном приезжем населении Рима неуклонно растет. Скорее всего, они не изменят принципы организации жизни в городе, ведь и жители Монтеграно не разрушают того, что делается для их коммуны государством. Тем не менее увеличение числа южан на вершине итальянской административной иерархии и в среде элиты общества может иметь плачевные последствия. С другой стороны, опыт моих исследований показывает, что выходцы из Венето благотворно влияют на выходцев из Калабрии: по результатам наблюдений в двух австралийских поселениях первые верховодят вторыми в рамках формальных и неформальных объединений, как экономических, так и досуговых. Южане, как мне кажется, относятся к северянам намного менее критично, чем те – к южанам; более того, южане часто бывают очень высокого мнения о северянах. Такое отношение обещает удачную ассимиляцию южной Италии с северной в случае, если между ними наладятся тесные связи, а северяне в процессе не утратят своих моральных основ».

Tocqueville A. de. Democracy in America. New York: Knopf, 1945. Vol. II. P. 123 [Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. Т. 2. С. 388].

См. обсуждение моральных функций руководителя в работе: Barnard Ch. Op. cit, особенно в главе XVII.

Исследования, проведенные во время Второй мировой войны, показывают, что наибольшее недовольство своим званием американские военные испытывали в тех частях, где было больше возможностей для продвижения по службе. У автора сложилось впечатление, что то же явление можно наблюдать среди американских негров. Чем больше у чернокожего крестьянина возможностей улучшить свое социальное положение, тем обычно враждебнее и агрессивнее он себя ведет и тем более обездоленным себя ощущает.

Коммуна Пейран на юге Франции, описанная Лоренсом Уайли (Wylie L. Village in the Vaucluse. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1957), может, вероятно, служить примером адаптации этоса аморального фамилизма к улучшившейся экономической ситуации. Среднедушевой доход там приблизительно в два раза выше, чем в Монтеграно.

Как сообщается, с распространением в Бразилии протестантизма его последователи стали на редкость активно участвовать в коллективных начинаниях; параллельно сократилась безграмотность, а мошенничества и азартных игр стало гораздо меньше. См.: Willems E. Protestantism as a Factor of Culture Change in Brazil // Economic Development and Cultural Change. 1955. Vol. III. № 4 (July). P. 321–333. Если бы католическая церковь поручила миссионерскую работу на юге Италии священникам с севера Европы и из Соединенных Штатов, их проповедь могла бы дать очень похожий результат. Но и об этом, очевидно, не может быть и речи.

Tocqueville A. de. Op. cit. P. 112 [Токвиль А. де. Указ. соч. С. 382].