Моральные основы отсталого общества - [56]
В интервью часто упоминается, что интервьюируемые сами были пятыми, шестыми детьми в семье. В прежних условиях низкая продолжительность жизни сочеталась с большим количеством детей, и родители респондентов (тот из них, кто жил дольше) успевали не по одному разу выйти замуж или жениться: Бэнфилд обращает внимание на то, что каждый второй воспитан мачехой или отчимом, и с этим связаны разнообразные травматические воспоминания детства. Для американской семьи 1950-х это уже давно не так, продолжительность жизни начинает приближаться к современной, а родители, как правило, еще не разводятся, так что обычно успевают вдвоем вырастить общих детей. Характерно, что уже у детей самих интервьюируемых, как правило, двое родителей или одна мать, но чаще нет почти обязательной в прошлом мачехи или отчима. В этой разнице между отцами и детьми заключается важное поколенческое различие, и такое неустойчивое, переходное состояние семьи порождает те ценности и стратегии, которые Бэнфилд трактует как отсталость.
Бэнфилд фиксирует состояние кризиса, но сам интерпретирует его не как кризис, а как устойчивое и воспроизводимое ущербное состояние, слабость организации общества. В южно-итальянской глубинке он видит черты традиционного общества – недоверие к чужакам, готовность этих чужаков обманывать, предполагающая, что ты можешь встретить человека один раз в жизни и эти однократные отношения с ним не нуждаются в опоре на твою репутацию. Но Бэнфилд не замечает, что в рассматриваемый период, когда мобильность в обществе повышается, а традиционные семейные связи распадаются, чужаками становятся практически все, с кем ты живешь в одном поселении. Система соседских связей, структура малого сообщества переживает кризис, и в ответ на это изрядную часть функций по поддержанию порядка берут на себя внешние государственные институты. Так, например, в Монтеграно присутствует полиция, которая постоянно следит за порядком – с любого угла этого города можно докричаться до патруля карабинеров. При этом такого рода новые механизмы пока слишком чужеродны – особенно те, что связаны с отдаленной центральной властью, – и люди, только что вышедшие из традиционной общины, не испытывают по отношению к ним достаточного доверия, чтобы этим механизмам удалось заменить старые, распадающиеся «скрепы». Таким образом, мы можем констатировать недостаток институтов, обеспечивающих неоппортунистическое поведение и, соответственно, расцвет оппортунизма в отношениях со всеми, с кем взаимодействие не носит повторяющегося характера. Мы видим город, слишком разросшийся для того, чтобы все, кто живет в нем, считали друг друга полноценными земляками, которых нельзя обманывать. Это уже современная жизнь и современный город, многие из него, как это видно по интервью, уезжают и появляется большой стимул относиться к землякам не как к соседям, а как к чужакам. А с другой стороны, многие в этот город, наоборот, приезжают, и даже если вы по-прежнему готовы вести себя по правилам традиционного сообщества с его высоким уровнем доверия, вокруг слишком много чужаков, чтобы ваша готовность не подвергалась непрерывному испытанию.
На город, можно сказать, надвигается структура современного индустриального общества с партиями, с профессиональными ассоциациями, с политиками, которые приходят со стороны. По отношению к этой структуре необходимо как-то определяться, в то время как у людей еще не сформировались ни новые ценности, ни новые представления о мире и способах взаимодействия с ним, а старые в новых условиях ни на что не годятся. Кроме того, это общество находится в ситуации двойного экономического кризиса: это послевоенный экономический кризис, который к тому же в этой конкретной местности усугубляется тем обстоятельством, что традиционный сельскохозяйственный образ жизни просто переживает упадок в процессе индустриализации. Сельское хозяйство, в котором заняты жители городка, из флагмана становится самым отсталым сектором экономики, привычные экономические стратегии перестают кормить.
Трудно сказать, встроены ли концентрация на выживании, оппортунизм и импульсивность в структуру ценностей описываемого общества так глубоко, как об этом пишет Бэнфилд, – может быть, это просто следствие очень длительного периода экономических трудностей, военного и послевоенного, и слома довоенной структуры общества. Автор говорит о страхе перед соседской завистью, приводя этому яркие примеры: люди прячутся от соседей, когда проносят в дом куриное яйцо или кусок колбасы. Учитывая, что речь идет о семьях с детьми, эти примеры могут многое сказать нам о том, в каком экономическом положении находятся эти люди. Эта бедность такова, что в обществе просто нет горизонта ценностей, нет, образно говоря, доступа к следующим уровням пирамиды Маслоу.
При всех ограничениях, значение подхода Бэнфилда в качестве исследователя институтов заключается в том, что он рассматривает их как общественные структуры, способствующие координации между людьми. Он понимает социальный капитал весьма современным образом: как, с одной стороны, рутинные практики, нормы, ценностные установки, взгляд на мир, которые способствуют кооперации «ради общего блага», а с другой – как достаточное количество продуктивных связей между людьми, чтобы эта кооперация стала возможной. Среди причин «отсталости» Бэнфилд называет неспособность институтов этого общества обеспечить достаточный уровень сотрудничества и координации. Если люди не доверяют друг другу, завидуют и боятся зависти окружающих, склонны к обману в отношении практически всех, сосредоточены на благе исключительно собственной семьи – это приводит к глубокой стагнации. Бэнфилд оказался прав если не в диагнозе, то в прогнозе: отставание южной Италии не преодолено до сих пор.
Стоицизм, самая влиятельная философская школа в Римской империи, предлагает действенные способы укрепить характер перед вызовами современных реалий. Сенека, которого считают самым талантливым и гуманным автором в истории стоицизма, учит нас необходимости свободы и цели в жизни. Его самый объемный труд, более сотни «Нравственных писем к Луцилию», адресованных близкому другу, рассказывает о том, как научиться утраченному искусству дружбы и осознать истинную ее природу, как преодолеть гнев, как встречать горе, как превратить неудачи в возможности для развития, как жить в обществе, как быть искренним, как жить, не боясь смерти, как полной грудью ощущать любовь и благодарность и как обрести свободу, спокойствие и радость. В этой книге, права на перевод которой купили 14 стран, философ Дэвид Фиделер анализирует классические работы Сенеки, объясняя его идеи, но не упрощая их.
Какую форму может принять радикальная политика в то время, когда заброшены революционные проекты прошлого? В свете недавних восстаний против неолиберального капиталистического строя, Сол Ньюман утверждает, сейчас наш современный политический горизонт формирует пост анархизм. В этой книге Ньюман развивает оригинальную политическую теорию антиавторитарной политики, которая начинается, а не заканчивается анархией. Опираясь на ряд неортодоксальных мыслителей, включая Штирнера и Фуко, автор не только исследует текущие условия для радикальной политической мысли и действий, но и предлагает новые формы политики в стремлении к автономной жизни. По мере того, как обнажается нигилизм и пустота политического и экономического порядка, постанархизм предлагает нам подлинный освободительный потенциал.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Основой этой книги является систематическая трактовка исторического перехода Запада от монархии к демократии. Ревизионистская по характеру, она описывает, почему монархия меньшее зло, чем демократия, но при этом находит недостатки в обоих. Ее методология аксиомативно-дедуктивная, она позволяет писателю выводить экономические и социологические теоремы, а затем применять их для интерпретации исторических событий. Неотразимая глава о временных предпочтениях объясняет процесс цивилизации как результат снижающихся ставок временного предпочтения и постройки структуры капитала, и объясняет, как взаимодействия между людьми могут снизить ставку временных предпочтений, проводя параллели с Рикардианским Законом об образовании связей. Сфокусировавшись на этом, автор интерпретирует разные исторические феномены, такие как рост уровня преступности, деградация стандартов морали и рост сверхгосударства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Написанная 50 лет назад, книга Джейн Джекобс «Смерть и жизнь больших американских городов» уже давно стала классической, но до сих пор не утратила своего революционного значения в истории осмысления города и городской жизни. Именно здесь впервые были последовательно сформулированы аргументы против городского планирования, руководствующегося абстрактными идеями и игнорирующего повседневную жизнь горожан. По мнению Джекобс, живой и разнообразный город, основанный на спонтанном порядке и различных механизмах саморегулирования, во всех отношениях куда более пригоден для жизни, чем реализация любой градостроительной теории, сколь бы продуманной и рациональной она не выглядела.
За четыре десятилетия после смерти «великого кормчего» Мао Цзэдуна Китай превратился в собственную противоположность – отсталая и замкнутая аграрная страна с тоталитарной диктатурой стала одной из самых открытых и быстрорастущих индустриальных экономик мира. Как это произошло? «Как Китай стал капиталистическим» – это краткий очерк демонтажа китайского тоталитаризма, написанный автором главных экономических открытий XX века, лауреатом Нобелевской премии Рональдом Коузом.
Так называемая Зомия, гористая часть Юго-Восточной Азии с на селением более 100 миллионов человек, объединена не только географией, но и совершенно особыми формами социальной структуры, сельского хозяйства, мобильности и культуры. На протяжении веков жители Зомии успешно сопротивлялись государственному строительству и фактически существовали без государства, избегая статистических обследований, воинской повинности и налогообложения. Детальный очерк устройства этой уникальной цивилизации свободы — в новой книге выдающегося американского антрополога Джеймса Скотта.